статский советник Фонвизин, который громогласно обещал поймать покровского колдуна, но вместо этого пытался арестовать Меньшикова. Не сводя с него пристального взгляда, девушка подошла к матери и обняла её. У Веры Петровны была истерика.

Птицына-старшая выла в голос и призывала всяческие несчастья на голову колдуна.

В то время Белосельский-Меньшиков грубо оттолкнул Фонвизина и, спотыкаясь, бросился к дому. Светлана удивлённо смотрела ему вслед, пока вдруг не поняла, что могло так встревожить старого графа. И как только это произошло, девушка ринулась следом.

Она бежала, не разбирая дороги. Сердце в груди стучало до того громко, что болью отдавало в висках, то вдруг словно обрывалось и падало вниз. На неё то и дело натыкались какие-то люди, бранились, толкались, девушка не отвечала. Она ворвалась в дом, словно ураган, по пути задела какую-то высокую вазу с узким горлышком и не заметила того. В считаные мгновения она пересекла полуразрушенную гостиную и оказалась в том крыле, где находились комнаты Белосельского-Меньшикова и Константина.

Дверь в комнату Ерохина была сорвана с петель и, сильно обгорев, валялась посреди коридора. То, что некогда было стеной, представляло теперь кошмарное зрелище. Кругом ещё стоял дым и смрад, всюду валялись осколки кирпича, рваное тряпьё и битое стекло.

Девушка вдруг остановилась и замерла, не смея даже посмотреть в сторону развалин. Чудовищный страх лишил её воли. В мыслях проносились картины одна ужаснее другой, но Светлана не смела войти в комнату и увидеть всё лично. Где-то в глубине нежной девичьей души ещё теплилась надежда на чудо. Что если он жив? Пусть ранен, пусть без сознания, но жив! И страх лишиться этой призрачной надежды был сильнее всего.

Мимо уже пронеслись несколько полицейских, Фонвизин и долговязый мрачный тип вместе с ним, который сам довольно сильно напоминал покойника. Прибежала мама и стала шептать что-то успокаивающее на ухо дочери, настойчиво стараясь увести её подальше от места драмы. Проковылял чёрный, как демон, горбун. Казалось, сам мир проносится мимо, а она – Светлана – неведомым образом оказалась выброшена из него, и оставалось только нервно хватать ртом воздух, как брошенной на берег рыбе.

– Это он? Это Ерохин! – как из бочки, доносились слова взбешённого Фонвизина. – Вы ответите мне за всё, сударь! Позвать сюда девушку! Я хочу, чтобы она опознала тело этого негодяя!

Потом Светлану втолкнули в комнату и заставили вглядываться в длинное пожелтевшее лицо на тонкой шее, оторванной от туловища. Реакция девушки была красноречивее любых слов, но взбешённый Фонвизин заставил провести опознание и Веру Петровну.

Все подтвердили – сегодня ночью Константин Ерохин погиб.

Дальнейших разбирательств Светлана не помнила. От её внимания ушло, как и когда полицейские наконец покинули дом Белосельского-Меньшикова. Девушка очнулась в своём будуаре, который чудесным образом не пострадал. За окном была поздняя ночь. Потрескивал камин. Птицына-младшая долго сидела, меланхолически глядя на причудливый танец пламени, и беззвучно плакала.

Внезапно раздался тихий стук, и, не дожидаясь ответа, в комнате появился Игорь. Он больше не казался страшным. На лице застыла гипсовая маска печали невероятно уставшего человека. Больного человека. Взгляд его больше не кололся насмешливыми иглами, а кажется, в нём было нечто очень похожее на сострадание. Горбун тихо прикрыл за собой дверь и произнёс:

– Простите меня, сударыня… Это я убедил барчука, чтобы он ушёл, не попрощавшись с вами… Поймите, иначе он бы не смог…

– О чём вы говорите? – хрипло произнесла Светлана и не узнала своего голоса.

– Просто запомните мои слова, – загадочно произнёс горбун и тихо приблизился. – Последним распоряжением барчука было передать вам это.

Игорь положил на кровать рядом с девушкой толстый журнал в твёрдом переплёте и конверт. Коротко кивнув, он ушёл так же тихо, как и появился.

Светлана долго не решалась посмотреть. Но пересилив себя, она взяла в руки конверт. Женское сердце безошибочно подсказало ей наиболее важную часть последнего подарка Константина. Трясущимися руками девушка разорвала конверт и развернула пять сложенных пополам листов. «Милая, Светлана!» – с этими словами губы девушки задрожали, и по щеке пробежала новая слеза. Не в силах сосредоточиться, Светлана иногда по несколько раз перечитывала одну и ту же строчку, прежде чем вникнуть в её смысл. В письме было то, чего она ожидала меньше всего.

«Милая, Светлана! Если Вы читаете это письмо, значит, я уже далеко. Вы были той ниточкой, которая до последнего удерживала меня в городе, заставляя тянуть с отъездом, хотя я понимал, чем каждая минута промедления может для меня обернуться. Я сердечно

благодарен Вам, Светлана Васильевна, за все те минуты, что провёл в Вашем обществе! И можете поверить, что я увезу с собой каждую черту Вашего лица, Вашу походку и голос, Ваш задумчивый взгляд. Всё это станет моим неизменным спутником и согреет холодными вечерами, когда, одинокий и загнанный, я с теплотой буду вспоминать время, проведённое в Покровске. Время, проведённое с Вами.

Я люблю вас, Светлана Васильевна! И поэтому мы никогда больше не встретимся. Если бы Вы знали, как мучительно больно писать эти строки, как мне хочется взять их, скомкать, бросить в камин и остаться… И если бы Вы представляли, какой опасности в таком случае я подверг бы Вас, Вы извинили бы мне ту боль, которую я причиняю вам теперь. И простили, что медлил.

Не ищите проблемы в себе, не Вы заставляете меня бежать. Я зашёл слишком далеко в своём поиске справедливости. Идя по скользкому пути мщения, я был ослеплён могуществом, свалившимся ко мне в руки. В моих руках вдруг оказалась сила, которой не владел ещё ни один человек в мире. Было от чего голове пойти кругом. Знаете, когда ты действительно умеешь что-то, рано или поздно возникает непреодолимое желание воспользоваться этим. Особенно если ты такой один.

Я говорю сейчас о последних событиях, которые потрясли город. Попытаюсь объяснить их Вам, донести, сделать так, чтобы Вы всё поняли. Поскольку так устроен человек, мы извиняем то, что можем понять. А я очень нуждаюсь в Вашем прощении.

Это я был тем колдуном, поднявшим трупы. Это я велел им идти на своих потомков. Ибо кому, как не им – нашим отцам и прадедам, судить нас? И для этого не по-

требовалось прибегать к тайным знаниям оккультизма, весь нужный инструментарий дала наука. Давным-давно мне посчастливилось стать студентом величайшего учёного – профессора Лазарева. Он сделал выдающееся открытие, которое, уверен, через пару десятков лет научатся применять во благо людей. Но сейчас человечество не