о том вспоминал Лагарп: «Несколько дней спустя генерал Александр Дмитриевич Ланской, фаворит Екатерины II, исполненный ко мне благожелательности, отвел меня в сторону, чтобы поздравить с благосклонными суждениями императрицы в мой адрес. Это стало счастливым поворотом. Действительно, я был внесен в список персон, которых должны были употребить для обучения великих князей, и утвердился там»[109].

Узаконив свое место в качестве одного из ведущих учителей Александра, Лагарп теперь «без труда добился освобождения от обязанностей кавалера» и мог всецело посвятить себя порученному ему важному делу.

Обучение Александра и Константина

Итак, Лагарп и в самом деле, говоря его словами, «создал себе должность». Он начал преподавать Александру и Константину помимо французского языка (чтения, правописания и сочинений на нем) также географию, историю – античную и новую для стран Европы, несколько позже математику, а с 1792 года планировал начать преподавание различных частей философии вплоть до политических наук и права. Формально этот учебный курс прекратился для Александра осенью 1793 года, когда тот женился, но в действительности Лагарп продолжал заниматься с ним (с перерывами) еще в течение полутора лет после этого, до самого своего отъезда из России весной 1795-го. Занятия же с Константином продолжались до конца 1794 года. Содержание уроков Лагарпа отражалось в подготавливаемых им больших годовых отчетах, а также в кратких – за неделю или за месяц обучения[110].

Статус Лагарпа, действительно, изменился: он стал «настоящим наставником» (фр. un veritable Instituteur). Екатерина II несколько раз упоминала в переписке с Гриммом о занятиях Лагарпа с Александром. Так, 16 сентября 1784 года она пишет: «Вы знаете, я полагаю, что Лагарп помещен к Александру; этот тот самый швейцарец Лагарп, который путешествовал с двумя Ланскими. Он находит талант в своем ученике Александре». 1 декабря 1787 года та же мысль повторена императрицей при оценке способностей внука как будущего правителя: «Лагарп, который его учит, возлагает на него самые большие надежды, а ведь этот Лагарп – швейцарец, не приученный к лести, который заставляет его поверить во все небылицы истории и во все самые голые истины, содержащиеся в длинных мыслях». Сходное упоминание звучит и в ее письме к Гримму от 18 сентября 1790 года: «Все им [Александром] довольны, и я также. Лагарп, его учитель, говорит, что он – выдающаяся личность. В настоящее время он занимается с ним математикой, которая ему дается так же легко, как и все остальное»[111].

Юный Александр рос здоровым, крупным, хорошо сложенным и физически развитым, послушным и жизнерадостным ребенком с незаурядными способностями. Этими качествами он сразу привлекал симпатии взрослых. В первые годы жизни рядом с Александром почти неразлучно находилась бабушка, которая много с ним занималась и вообще души в нем не чаяла. Уже в 5 лет Александр научился читать по-русски и много времени стал проводить с книгами (первые из них – учебники в форме сказок – были составлены самой Екатериной II), а также с удовольствием рассматривал эстампы и недурно рисовал. Он любил узнавать новое, задавал взрослым много вопросов, проявляя не только любопытство и любознательность, но и изрядное воображение, прекрасную память. Рано обнаружилась его склонность к подражанию. Уже в 4–5 лет он играл в самые разные виды ремесел: лавочника, повара, маляра, кучера, землепашца (последнее – когда его вывозили в летние месяцы на природу) и т. д. В шесть с половиной лет дворцовый мастер показал ему основы столярного мастерства – это также стало частью детских игр. Посмотрев зимой–весной 1785 года несколько спектаклей в Эрмитажном театре, Александр разыграл перед бабушкой в лицах комедию «Обманщик» (по словам Екатерины, ее внук был «подражатель от природы», с великим даром актерствовать)[112].

Умение схватывать на лету, покладистость, стремление снискать успехи и похвалу – все это выгодно отличало юного Александра в глазах учителей, особенно на фоне его брата Константина, который был младше на полтора года. Полная противоположность Александру, Константин родился некрасивым, слабым и капризным, а впоследствии чересчур «резвым», то есть почти неуправляемым в своих шалостях. Из-за малой разницы в возрасте с раннего детства младший брат стал главным другом и товарищем по играм для старшего. Обучать их также решили вместе. Лагарп, занимаясь с обоими, остро чувствовал контраст: «Можно беседовать два часа кряду со старшим, и притом с пользой, но младшего едва хватает и на восемь минут – для него думать, говорить и делать означает одно и то же, и его живости надо противостоять терпением и всевозможными уловками». Тем не менее Лагарп быстро привязался к обоим мальчикам. В августе 1785 года он признавался другу: «Если мне случится целый день их не видеть, то уже чего-то не хватает», и завершал фразой о том, что хотел бы иметь сыновей, «похожих на этих двух братьев»[113].

Александр платил Лагарпу ответной привязанностью. Его первые детские письма к учителю наполнены трогательными фразами, показывающими, что Александр переживает из-за недомогания Лагарпа, радуется его награждению орденом, расстраивается тому, что огорчал его на уроках, обещая исправиться, и т. д. «Господин де Лагарп, вы мне наказали писать царствование Домициана, так пришлите, прошу вас, ключ от ящика, потому что тетрадь по истории римской там заперта. Мне весьма досадно, что Вам не можется, а еще что я Вас видеть удовольствия не имею», – писал Александр в 9 лет во время болезни учителя, а тому было приятно получить эти несколько строк[114].

Интересно, что и Константин, чье непослушание причиняло Лагарпу немало огорчений, по-своему любил учителя. В его детских записках больше непосредственности, чем у Александра, больше какой-то спонтанной (а потому ценной) искренности. Например, когда Лагарп диктует обоим братьям обидную для них самохарактеристику, Александр перепишет ее слово в слово и тем ограничится, а Константин добавит внизу: «Вот беда, неправда все это». Или позже, когда Лагарп за какую-то провинность прогнал Константина с занятий[115], тот просил простить его и писал с искренним раскаянием: «Не буду ослом, и не буду пропащим, прошу вас, позвольте, я приду учиться, я буду в комнате, даже пусть вы мной не занимаетесь, а я буду слушать, про что вы брату учите». Как вспоминал потом учитель, при расставании с ним в конце 1794 года Константин «простился сердечно» и надолго «сохранил добрые чувства к строгому наставнику, который нередко его неистовые выходки усмирял»[116].

А таковые действительно случались, поскольку на замечания и упреки Лагарпа Константин часто реагировал слишком живо и воинственно. Так, однажды он выкрикнул в ответ, что, когда вырастет, прибудет в Швейцарию во главе армии, видимо, чтобы наказать учителя (на что Лагарп напомнил ему о швейцарском памятнике – оссуарии в Муртене, хранящем кости павших врагов). Другой раз раздраженный замечаниями 14-летний Константин даже полез после урока на учителя с тростью в руке; Лагарп, впрочем, выхватил трость, готовый поколотить упрямца, а потом сломал ее пополам. Преподававший обоим братьям в 1790-е годы математику Шарль Массон полагал, что завоевать уважение Константина и сохранять над ним какую-либо власть мог лишь такой твердый человек, как Лагарп, готовый давать отпор и обуздывать «природную грубость» младшего из великих князей (в то время как «дядька» Константина, барон Сакен, оказался на это совершенно неспособным)[117].

Здесь следует подчеркнуть, что с формальной точки зрения Лагарп вовсе не был главным воспитателем великих князей Александра и Константина[118] – им всегда являлся Н.И. Салтыков. На это недвусмысленно указывала и Екатерина II в своих письмах к Гримму, например 25 апреля 1785 года: «Александр и Константин находятся в руках Салтыкова, который во всем следует моим принципам и моим предписаниям» (не упоминая при этом ни о какой самостоятельной роли Лагарпа). Типичное упоминание Екатериной II учительского корпуса при великих князьях можно найти в ее письме к Салтыкову в начале 1787 года: «Чтобы во время моего отсутствия непременно наблюдали, следовали и исполняли данный