В подручную библиотеку, которой Лагарп затем пользовался в годы службы наставником великих князей, помимо Джона Локка вошли жизнеописания Плутарха, различные наставления античных писателей, многие главы Мишеля де Монтеня, «Эмиль» Жан-Жака Руссо, а также трактат о национальном образовании француза Луи-Рене Карадёка де Ла Шалотэ[100]. Читая их, Лагарп стремился выработать для себя цельную педагогическую систему, в которой (в полном соответствии с идеями Локка), главную роль играло наблюдение, опыт. Принципами этой системы он охотно делился с Фавром: «Как вы прекрасно сказали: каков предмет воспитания? Кем должен стать ученик? Именно от исследования многочисленных идей, заключенных в смысле этих двух вопросов, и должна зависеть система воспитания. Самой лучшей книгой является опыт как в моральном, так и в физическом отношении. Разве деяния людей, в особенности тех, которым когда-нибудь суждено править, не заслуживают наблюдения столь же тщательного, какое физик использует, чтобы проверить разнообразные колебания атмосферы? <…> Хорошая система должна основываться на фактах, и мне кажется, что система образования также должна покоиться на последовательности хорошо изученных наблюдений»[101].

Тем самым система Лагарпа, с одной стороны, давала ему возможность лучше узнать характер и склонности своего ученика, с другой стороны, помогала вскрыть недостатки собственных методов и постараться их исправить. Поклонник математики, Лагарп и к воспитанию подходил с лекалами точной науки. Одно его смущало – в течение года относительно его обязанностей по-прежнему ничего не было ясно.

Впрочем, случались и приятные новости: например, к нему неизменно проявляла интерес Екатерина II. Однажды летом 1783 года Лагарп гулял со своим бывшим подопечным Ланским в Царскосельском парке, занимаясь рисованием, как вдруг его обступила толпа придворных во главе с императрицей: «Ее Величество удостоила меня самых любезных слов. Уверяю, как гельвет, что невозможно вообще быть более приветливым и выказывать более изящества в разговоре, нежели являет сия монархиня»[102].

А зимой 1784 года состоялось знакомство, которое для Лагарпа стало главным за всю его жизнь. Его представили великому князю Александру Павловичу, которому тогда только исполнилось шесть лет. Лагарп позже запишет для потомков: «Всякий раз с новым удовольствием вспоминаю я первую мою встречу с этим ребенком, чья ангельская красота и ласковое обхождение живо меня поразили. Проникся я при виде его тем доброжелательством и приязнью, какие он всем внушал уже тогда; с годами лишь сильнее становились эти чувства; до самой смерти их не забуду».

Любопытно, каким образом швейцарец сразу же стал применять свою «опытную» систему в преподавании. Юный Александр, воспитанный няней-англичанкой, совсем не говорил по-французски, поэтому его обучение началось с картинок. «По счастью, – пишет Лагарп, – умел я рисовать; юный великий князь под моими рисунками писал названия предметов по-русски, а я – по-французски. В течение зимы 1784 года посещал я его все чаще, и начинали мы уже понимать друг друга»[103]. Чуть позже та же методика была применена Лагарпом и в обучении французскому языку великого князя Константина[104].

Наконец, столь долго планируемый процесс воспитания внуков Екатерины II вступил в свою решающую фазу. 13 марта 1784 года императрица подписала «собственноручный именной указ и наставление генерал-аншефу Н.И. Салтыкову» о воспитании великих князей Александра и Константина[105]. Эта была подробная инструкция в шести частях, содержавшая набор педагогических приемов и правил (в духе Локка и Руссо), с помощью которых собранные под началом у Салтыкова учителя должны были физически и нравственно развивать внуков Екатерины. Отметим, что часть, посвященная собственно программе преподавания, в «Наставлении» была обрисована явно недостаточно, оставляя простор для дальнейших комментариев (чем вскоре и воспользовался Лагарп).

Уже 28 марта 1784 года Екатерина написала письмо к Гримму, в котором выражала удовлетворение от завершенного ею «Наставления», а также перечисляла людей, которым предстояло воплощать это сочинение в жизнь. Среди них назван и Лагарп, который «будет одним из тех, кто поставлен присутствовать при упомянутом Александре, с особым приказанием разговаривать с ним по-французски» (далее шел перечень других лиц с аналогичными поручениями – говорить с Александром на иностранных языках)[106]. Следующее упоминание о Лагарпе находится в письме от 8 мая 1784 года – это совместное письмо императрицы и Александра Ланского к Гримму, составленное явно в «веселую минуту» (в частности, в нем ощущается большая теплота и даже личное счастье Екатерины в ее отношениях с Ланским). В письме много юмора, от которого оба сочинителя получали удовольствие, и среди прочего такая полушутливая констатация: «Мы держим г-на Лагарпа в резерве, в ожидании он прогуливается».

Однако швейцарца явно не удовлетворяли скромные функции кавалера (или, как он сам выражался, «менина»[107]) при старшем внуке Екатерины II. Тем более что с ними были сопряжены придворные обязанности, а к исполнению такого рода службы Лагарп питал отвращение – он «не о такой службе уговаривался». Поэтому у него родилась мысль: самому сформулировать желательный для него круг действия, «иначе говоря, самому себе место устроить в новом придворном штате».

С этой целью он составил обширную педагогическую записку, которую 10 июня 1784 года направил на имя Салтыкова, адресуясь при этом к своему главному читателю – императрице. Записка была целиком посвящена программе преподавания великому князю Александру различных наук. По своим принципам она хорошо согласовывалась с текстом «Наставления» Екатерины II, служа как бы необходимым дополнением к последнему. В ней Лагарп, во-первых, отвечал на вопрос, переданный ему через Салтыкова, относительно того, каким предметам способен обучать он сам (а это был широкий круг наук, включавший всеобщую историю, литературу, географию и философию); во-вторых, давал, говоря современным языком, «методические указания» к преподаванию этих предметов, следуя здесь основополагающим идеям эпохи Просвещения – теории о воспитании в монархе «просвещенного гражданина», признающего равенство между людьми и стремящегося к благу своего народа.

При выборе программы обучения Лагарп руководствовался следующим принципом: обучаемый призван стать не ученым в какой-либо области (математиком, физиком, логиком, филологом, законоведом и т. д.), но «должен быть честным человеком и просвещенным гражданином и знать преподаваемые предметы настолько ясно, чтобы понимать их значение и иметь ясное сознание своих обязанностей». Как кажется, данный принцип Лагарп универсально относил не только к обучению великих князей, но и вообще российской элиты, которую он нисколько не отделял от европейской.

В завершении записки Лагарп поместил искусно выстроенные фразы, в которых, не предвосхищая решения Екатерины назначить его учителем всех перечисленных наук, давал понять, что именно с этой целью он и поступил на русскую службу: «Я прошу извинить, если для того, чтобы лучше изъясниться, я себя несколько раз поставил на место человека, которому поручено преподавать эти науки великому князю. Я получил уже однажды надежду быть употребленным к чему-либо большему, нежели уроки французского, и во мне еще сохранились некоторые смутные воспоминания об этой приятной мечте»[108].

К данному месту Екатерина II на полях сделала следующее примечание: «Тот, кто составил эту записку, несомненно способен преподавать более, чем один только французский язык». Именно эти слова явились для Лагарпа желанным знаком монаршего благоволения.

Но не следует думать, что этим Лагарп обязан только своему умению выстраивать педагогические рассуждения. Ведь его записка была передана Екатерине в июне 1784 года, а судя по переписке с Гриммом, императрица в этот месяц проводила едва ли не все свое время рядом с Ланским, и последний легко мог оказать протекцию Лагарпу как своей «креатуре». По крайней мере, именно Ланской сообщил ему о высочайшей милости, как