Шрифт:
Закладка:
Что касается социальной и эмоциональной разновидностей боли, которые обычно упускает из виду медицина, то эту область ученым еще только предстоит исследовать. В подобном значении слово «боль» обычно воспринимается как метафора чего-то иного, менее значительного, не дотягивающего до определения телесной боли. И тем не менее нейробиологи демонстрируют, что социальная и эмоциональная боль по своей природе неотличима от боли при физической травме[138]. В эксперименте с игрой «кибермяч» психолог Наоми Айзенберг в реальном времени отследила, как люди реагируют на исключение из игры, и обнаружила, что в этом случае аффективная реакция мозга сильно схожа с таковой при болезненной физической травме[139]. К тому же выводу пришли авторы исследования врожденной нечувствительности к боли, или болевой асимболии — редкого заболевания, при котором человек осознает телесное повреждение, но не придает ему никакого значения. О невозможности испытать физическую боль свидетельствует отсутствие аффективной реакции — страха, сомнения, тревоги, физического отстранения, осторожности[140]. Никола Грахек пришел к выводу, что боли без смысла не существует и смысл этот создается посредством аффективной переработки, становится плодом контекстуально обусловленной деятельности мозга. Этот вывод подтверждается экспериментами по использованию ацетаминофена (парацетамола) для воздействия на эмоциональную боль и чувство социального неблагополучия[141]. Мы знаем, что эмоции обусловлены ситуацией и меняются в зависимости от контекста, так что эти «плоды деятельности мозга» невозможно свести к одному лишь мозгу и следует рассматривать как часть динамических, экологических отношений пластичного единства сознания и тела с миром, в котором это единство пребывает. Архивы хранят целый мир боли, отображенный при помощи контекстуально и эмоционально обусловленных понятий, и его нам еще предстоит подробно изучить.
Называем ли мы предмет исследования историей эмоциональной боли или историей травмы, мы в любом случае изучаем историю человеческих попыток выразить боль посредством аффективных высказываний, жестов и языка тела. Скажем, исследователи боли до сих пор не обращали внимания на историю скорби, несмотря на то что концептуально физическая боль и скорбь — это смежные понятия. То же можно сказать и про историю ностальгии (буквально «боль о доме»)[142]. Подобно тому как научное медицинское знание и его язык обусловлены ситуацией, а создаваемое знание о боли обозначает ее границы, так и концепции, которые люди используют за пределами медицинского контекста, можно рассматривать как притязания на знание — ведь они обозначают границы опыта. Когда исторические персонажи утверждают, что лишения, сердечные переживания, изгнание и оскорбления приносят им боль, я воспринимаю это буквально.
Ахиллес как воплощение горя
Несмотря на то что у древних греков существовало слово травма, они использовали его применительно к физическим ранам. В гомеровском эпосе это слово не фигурирует, хотя о ранах там говорится много. Однако я обращаюсь к «Илиаде», чтобы рассмотреть один аспект страдания, который выражен в тексте ситуативным понятием. Считается, что «Илиада» повествует о «неистовстве» или «гневе», но я уже писал о том, что считаю эти слова неточными переводами слова menis, вокруг которого строится поэма[143]. Menis делает Ахиллеса отрешенным, угрюмым, упрямым и осознанно бездеятельным. В «Илиаде» он поддается гневу, лишь справившись со своим чувством menis. Иными словами, все жестокости (в том числе осквернение тела Гектора), которые обычно относят на счет гнева Ахиллеса, происходят только после того, как он отбрасывает свой menis. Лишь так становится понятно, почему Ахиллес переходит к активным действиям и в рамках каких представлений menis считается добродетелью, достойной похвалы.
Исчезновение menis само по себе не объясняет, почему Ахиллес вновь бросается в бой с такой решимостью и неукротимой жестокостью. В последних песнях «Илиады» Ахиллес убивает в гневе, но гнев его подпитывается кое-чем иным, а именно — горем. Горе Ахиллеса — ключевая деталь в сюжете, это самая нестерпимая боль во всей поэме. Она в большей степени, чем menis, выражает суть Ахиллеса, который несет эту боль в себе{7}. Патрокл убеждает своего друга, соратника и любовника (?), что станет биться вместо него, и, словно демонстрируя смягчение menis, Ахиллес соглашается и отдает ему свои доспехи. Дальнейший сюжет после того, как Гектор убивает Патрокла, посвящен переживанию горя — будь то жестокость, попытки отомстить, ритуалы оплакивания, похоронные обряды, обрезание волос или отказ Ахиллеса отдать изувеченное тело Гектора. Когда Ахиллес слышит весть о гибели Патрокла, его окутывает черное облако ἄχεος (ákheos) — обычно это слово переводится как «горе». В гомеровском каноне оно употребляется много раз и часто означает «неспокойное сердце» и «горе», но в то же время это еще и стандартное обозначение боли (как и слово πένθος [penthos], которое попеременно используется в «Илиаде» в значении горя). Ахиллес бросается в грязь, рвет на себе волосы, а его спутники воют от горя. Фетида, заслышав плач сына, объявляет, что горе и боль останутся с ним на всю жизнь и что ни она, ни он не могут ничего с этим поделать. Когда тело Патрокла выносят с поля боя, Ахиллес возглавляет ритуальный плач, исполненный слез, стенаний и воя. В знаменитой сцене он словно львица, чьих львят застрелил охотник, — боль уступает место злости (χόλος [cholos]) и жажде мести. Ахиллес дает зарок, что не похоронит Патрокла, пока не убьет Гектора и не приведет двенадцать троянцев для заклания перед погребальным костром (свое обещание он выполнит)[144].
В начале 19-й песни «Илиады» Фетида приходит к Ахиллесу, чтобы вручить ему новые, выкованные богами доспехи, и обнаруживает сына у тела Патрокла в толпе рыдающих людей. Я бы хотел остановиться на этом моменте, но в некотором отрыве от текста. Другие историки эмоций обходили «Илиаду» и Ахиллеса стороной, потому что этот исключительно литературный персонаж, полубог, слишком далек от любого проявления человеческого. Однако на протяжении веков «Илиада» была основным текстом греческой культуры, в котором отображены базовые представления о добродетели, истории, религии, военном деле, ритуалах и т. д. Она учила укрощать страсти. Можно даже утверждать, что в классический период «Илиада» была для греков главным инструментом воспитания и саморазвития. Не зря именно на нее постоянно ссылается Платон в своем «Государстве». Поэтому примеры переживания
