плачь, все будет хорошо…» – шептала она, гладя его по голове, и постепенно ребенок затих, уткнувшись ей в плечо. Отчаянные рыдания перешли в тихое всхлипывание, и Гвендилена уже собиралась отнести его к матери, когда он вдруг встрепенулся и поднял голову.

– Теперь я урод… Зачем ты спасла меня? – выдохнул он.

Он выглядел маленьким старичком, и в голосе его звучало совершенно взрослое, беспредельное горе. Хотелось как-то утешить его, но что тут поделаешь? В замке полно зеркал, и любое из них поведает мальчику горькую правду.

Почему-то девушка вспомнила сказки, что рассказывала старая Аливель. Она знала много историй, и большую часть Гвендилена давно позабыла, но одна всплыла в памяти.

– Людрих Великий тоже был покрыт роговым панцирем вместо кожи! – выпалила она. – Его обожгло дыхание дракона, но он стал героем и великим королем.

Мальчик явно не ожидал такого. Он мигом перестал плакать, утер слезы кулаком и удивленно уставился на нее.

– Это правда? – озадаченно спросил он.

– Конечно! – храбро ответила Гвендилена. Старая Аливель, конечно, была сумасшедшей и часто несла всякий вздор, но ведь история об Аннуне оказалась правдой…

– А ты расскажешь мне про Людриха? – спросил маленький Римеран.

– Расскажу. Непременно расскажу! – улыбнулась Гвендилена. – Но это будет наш секрет. И только если ты будешь слушаться.

– Буду… Правда буду.

– Тогда пойдем к маме. Я только возьму свечу, чтобы мы не заблудились в темноте…

Мальчик доверчиво прижался к ней, обхватив за шею, и Гвендилена чувствовала его теплое дыхание у себя где-то возле уха. Когда она вошла в покои принцессы, ребенок уже крепко спал.

Принцесса Эвина была вне себя от беспокойства. Она металась из угла в угол и распекала фрейлин за нерадивость, что вообще-то случалось с ней нечасто. Увидев Гвендилену с малышом на руках, она кинулась к ней.

– Что случилось? Что с моим сыном?

– Ничего… – пожала плечами Гвендилена, – его высочество просто играл в кладовой и заснул.

После этого случая принц Римеран действительно стал гораздо более покладистым. Он послушно соглашался мыть руки, есть, отправляться гулять в парке и даже учиться грамоте, но только если Гвендилена была рядом. Старый Эйрик – он ведал библиотекой в замке и когда-то давно обучал еще короля Людриха – не уставал удивляться успехам маленького принца. А вскоре и сама Гвендилена с удивлением обнаружила, что непонятные закорючки в книгах стали сами собой складываться в слова… Она даже писать научилась потихоньку, выводя буквы тонкой палочкой на покрытой воском доске!

Как-то само собой получилось, что в свите принцессы Гвендилена оказалась на особом положении. Госпожа часто хвалила и отличала ее, ставила в пример другим и даже подарила лаввис – тяжелый золотой браслет, украшенный самоцветами, служащий знаком отличия для девушки из знатной семьи.

– То, что не дано от рождения, можно заслужить терпением и преданностью! – сказала она и, обернувшись к другим девушкам, добавила: – Пусть для всех вас это послужит уроком.

Вскоре Гвендилена стала замечать, что другие фрейлины перестали смеяться над ней. Некоторые даже заискивали и искали ее дружбы, но она так ни с кем и не сблизилась. Товарок она в глубине души считала сборищем безмозглых куриц и не видела особой разницы между обществом благородных девиц и служанок на кухне, но держалась со всеми ровно, спокойно и приветливо.

Но еще удивительнее было другое. Каждый день Гвендилена видела, как расцветает ее красота – кожа становится белее и мягче, на щеках проступает легкий румянец, и волосы блестят, отливая цветом воронова крыла. Ее талия стала такой тонкой, что все платья приходилось ушивать, налилась грудь, раздались бедра… Исчезла неуклюжесть и скованность, теперь ее движения были грациозными и легкими, а походка – плавной. Но главное – ее отражение в зеркале все чаще, все сильнее напоминало то прекрасное лицо, что когда-то Гвендилена увидела в водах озера Трелоно! Только венца на голове не хватало…

Это и радовало, и пугало одновременно. Изменения были такими разительными, что Гвендилена пыталась до поры до времени спрятать их – притушить сияние глаз, скромно опуская ресницы, скрыть под одеждой фигуру, спрятать лицо от любопытных взглядов. Но, как она ни старалась, перемены, происходящие с ней, скоро стали заметны и окружающим. Даже принцесса Эвина однажды сказала:

– Ты так похорошела, Гвендилена… Стала совсем другой. Может, ты влюблена? Скажи правду, не стыдись! Каждая девушка хочет быть счастливой.

Гвендилена вспыхнула от смущения. Сама мысль о том, что Эвина догадается о ее чувствах к принцу Хильдегарду, повергала ее в ужас… Она покраснела и, опустив глаза, тихо вымолвила:

– О нет, ваше высочество! Служить вам – уже счастье для меня.

Глава 4

Время шло. Кончилась зима, растаял снег, и с моря задули теплые аккары — ветры, приносящие лето. В саду зацвели персики и миндальные деревья. Принцесса Эвина почти каждый день прогуливалась там с детьми и фрейлинами.

Несмотря на охлаждение супруга, она снова носила под сердцем дитя. На этот раз беременность давалась ей тяжело. Ее прелестное лицо стало бледным и одутловатым, на щеках выступили темные пятна, ноги опухали… Фрейлины и служанки сбивались с ног, стараясь угодить ей, но это было нелегко – принцессе хотелось то свежей клубники, то буйволиного молока со льдом, то горячего отвара из травы гиззал с медом. Однажды она среди ночи потребовала принести большой кусок свиного сала с кожей и тут же с жадностью съела. Иногда, напротив, она вовсе не могла есть, страдая от тошноты, и лицо ее страдальчески кривилось от одного вида или запаха приготовленных кушаний. Напрасно Калеа уговаривала ее, как ребенка, съесть хотя бы ложку супа или крылышко цыпленка! Принцесса лишь качала головой.

– Унесите это, – повторяла она, – унесите поскорее!

Лишь на свежем воздухе, в саду, ей становилось легче, и, бывало, она проводила тем целые дни, сидя в любимом кресле под старой яблоней. Иногда, придя в хорошее настроение, она приказывала позвать Лейра из Адлона – молодого, но уже прославленного певца, прозванного также Сладкоголосым.

Лейр был как ясный день… Даже суровая Калеа благоволила к нему! Любую, даже старую и всем известную балладу вроде «Возвращения моряка» или «Лесной тайны» он умел спеть так, что всем казалось, будто слушают ее в первый раз. Когда Лейр пел о любви, в груди любой женщины что-то замирало, словно он пел для нее одной… И что уж греха таить – многие девушки из свиты принцессы грезили ночами о его голубых глазах, золотистых кудрях до плеч и белозубой улыбке!

Впрочем, напрасно юные фрейлины вздыхали и строили глазки красавчику-певцу. Со всеми