Шрифт:
Закладка:
Хуже всего было в те дни, когда принц Хильдегард наведывался в покои супруги. Госпожу надо было причесать, умастить ее тело и волосы драгоценными ароматами, облачить в сорочку из тонкого белоснежного полотна с кружевами… И скромно выйти из ее спальни, закрыв за собой дверь. Бывало, принц оставался на всю ночь, а иногда случалось, что он не выходил из ее покоев день или два. В такие дни еду для них нужно было оставлять у порога, а служанки шептались, что в ближайшее время Эвине и Хильдегарду следует ждать появления нового отпрыска.
Другие фрейлины рады были провести время за чашкой душистого отвара из трав, сдобренного медом и пряностями, сплетничая и хихикая, но для Гвендилены это было мучительно. Каждый раз она зажимала уши, стараясь не слышать звуков, доносящихся из покоев принцессы, но, как нарочно, это не помогало. Скрип кровати, вздохи, стоны, смех и ласковое воркование – все это резало как ножом по сердцу. Как она мечтала хоть раз оказаться на месте госпожи! Все в замке знали, что своей благосклонностью принц Хильдегард не обходит даже служанок и судомоек… «В отца пошел!» – шептались старые слуги. Но напрасно Гвендилена прихорашивалась и старалась почаще попадаться принцу на глаза – он даже не замечал ее. Просто проходил мимо, беззаботно насвистывая, и обращал внимания не более чем на мебель. От этого можно было сойти с ума!
Однажды, в ненастный осенний вечер, принц пожелал отужинать в покоях супруги. Он был в хорошем настроении, пил вино, шутил с фрейлинами, даже покачал на колене старшего сына, и мальчик был вне себя от радости, впервые, может быть, позабыв о собственном уродстве… Казалось, Хильдегард обладал удивительном даром делать счастливыми всех вокруг, не прилагая к этому ни малейших усилий! В который раз Гвендилена искала его взгляд, жадно и трепетно – и, как всегда, напрасно.
Отправляясь спать, она видела, как принц сидел у камина, рассеянно почесывая за ухом любимую охотничью собаку, и почувствовала острую, жгучую зависть к ней. В этот миг она охотно бы поменялась местами со старой пятнистой сукой с артритными лапами и мутными глазами, лишь бы быть рядом с любимым, смотреть ему в глаза, чувствовать на себе его руки… Даже собаку он иногда удостаивает лаской, разве она хуже?
С того дня Гвендилена почувствовала, как в ее душе словно что-то надломилось. Ее не радовали больше ни вкусная еда, ни нарядные платья, ни жизнь во дворце… Раньше о таком она бы и мечтать не могла, но к чему все это, если нет надежды?
И сейчас, гладя в темноту за окном сухими воспаленными глазами, она думала о том, сколько еще ночей ей придется провести, плача в подушку? Сколько лет прожить без любви, пока ее тело не иссохнет и не состарится, а душа не зачахнет окончательно? Ни один мужчина не смотрел на нее с вожделением – если только не считать тот случай, когда пьяный отчим попытался влезть к ней в постель после похорон матери. Неужели так будет всегда? И принц Хильдегард останется недосягаемым, как звезда в небе…
«Я не знаю, что делать, – с тоской думала Гвендилена, – я совсем одна…»
Она почти не удивилась, когда рядом послышался знакомый тихий голос:
– Если не знаешь, что делать, спроси у того, кто знает! Или у той.
Неожиданно перед глазами встало лицо Гилы. Да, наверное, эта женщина сведуща не только в целительстве… Гвендилена вспомнила, как когда-то в деревне многие женщины и девушки бегали тайком к знахарке Милве за приворотным зельем. Даже сестра Айя наведывалась туда – говорила, что просто за компанию с подругой, чтобы ей, бедняжке, не было страшно идти одной… Что входило в состав вязкой черной жидкости, доподлинно никому не известно, но Вета, дочь соседа-сапожника, старшая в многочисленном и бедном семействе, не блиставшая к тому же красотой – в детстве девушка переболела оспой, и следы остались на всю жизнь, – совершенно неожиданно вышла замуж за Арведа Пека из соседней деревни. Человек он хоть и пожилой, но добрый и зажиточный, так что Вете не пришлось голодать. К тому же она счастливо избежала нашествия шеди-аваль и рабской доли – впрочем, как и сама Милва.
Что и говорить, знахарка знала свое дело! Впервые Гвендилена задумалась – так ли уж случайно вышло, что сама Айя приглянулась графскому конюху Вилерду? Ее единственная драгоценность, серебряное колечко, подаренное матерью, куда-то пропало вскоре после того случая! Сестра говорила, что потеряла его, но что, если на самом деле все было не так?
«А может быть, и мне повезет? – думала Гвендилена. – Конечно, Гила может и отказаться помочь, но вдруг… В конце концов, есть только один способ проверить это!»
Наконец она решилась – протянула руку, звякнул серебряный колокольчик, и вскоре на пороге появилась, протирая глаза, отчаянно зевающая горничная Летта. Видно было, что она уже давно спала… Гвендилене даже стало немного стыдно за то, что разбудила ее – давно ли она сама чистила котлы на кухне и радовалась, если удавалось поспать немного?
Впрочем, эта мысль была мимолетной. «Бери, что хочешь, и заплати за это!» – говаривал когда-то отчим, стоя за прилавком, и, надо признаться, он был прав.
– Что вам угодно, госпожа?
– Пойди и приведи ко мне Гилу, целительницу! Мои руки… – она беспомощно вытянула пальцы перед собой, – мои руки все еще беспокоят меня, особенно по ночам.
Так же отчаянно зевая, Летта поклонилась и вышла, шлепая разношенными башмаками.
Ожидание показалось очень долгим. Гвендилена старательно пригладила волосы, поправила покрывало на ложе, зажгла новую свечу взамен чадящего огарка, а Гилы все не было. Девушка уже испугалась, что она вовсе не придет… Она кусала губы от волнения, глядя в темноту за окном, и думала, что зря затеяла все это.
Гила вошла почти неслышно, ступая мягко, как большая кошка. Только дверь чуть скрипнула, послышалось шуршание накрахмаленных нижних юбок, да сильнее затрепетало пламя свечи на сквозняке… Не говоря ни слова, она поставила на стол свою сумку, с которой, кажется, никогда не расставалась, и строго спросила:
– Что с тобой? Руки еще болят? Странно…
Гвендилена лишь кивнула. Было очень страшно, что ее уличат во лжи… Но и отступать уже поздно.
Гила поставила свечу поближе, быстро осмотрела руки девушки,
