событие быть усвоено той или иной общепринятой системой знания, доступной определенному сообществу, или оно потребует пересмотра или полного отказа от системы, которая ранее считалась пригодной для определения, классификации и оценки «уместности» того или иного события123. Если в таком представлении о событии присутствует какое-либо метафизическое измерение, то оно связано со статусом «истории», понимаемой как сфера существования людей, которая подчиняется правилам и принципам, относящимся к разряду правил и принципов, управляющих остальной «природой», но незначительно отличающихся от них. Конечно, знание такой «истории» не включает в себя информацию обо всех людей, которые когда-либо жили или будут жить на Земле. Знание истории всегда фрагментарно, неполно, частично, и по этой причине специфически «исторические» события могут и будут продолжать происходить и, более того, не могут не происходить в «обозримом» будущем. Но историческое событие начинает подозрительно походить на тот вид события, который Бадью характеризует как «дополнение» к бытию-в-общем. Оно зависит от позиционирования знания о бытии и, соответственно, от носителя этого знания. Оба эти фактора являются условиями возможности такого события. Это означает, что специфически исторические события не могли происходить до того, как появился специфически исторический вид знания. Не было контекста и фона, на котором могла бы проявиться их новизна.

С другой стороны, историческое событие будет выглядеть новым только в том случае, если оно будет признано по своей сути, субстанции или потенциалу как событие, принадлежащее к классу событий, рассматриваемых как «исторические», но одновременно с этим будет восприниматься как диковинное по отношению к этому классу. Таким образом, любое «новое» историческое событие находится одновременно внутри и вне «исторического». Тут приходит черед «исторического исследования»: его цель – установить, принадлежит ли новое событие к «истории» или речь идет об ином виде события. Рассматриваемое событие необязательно должно быть новым в том смысле, что оно только недавно стало достоянием исторического сознания – оно может уже быть зафиксировано как произошедшее в легендах, мифах или фольклоре. Задача в том, чтобы определить его историчность, нарративизировать это событие, продемонстрировать его уместность в рамках той структуры или конфигурации контекста, в котором оно произошло. В качестве примера и даже парадигмы такой ситуации можно привести хорошо известный «поиск исторического Христа», то есть попытки установить историчность (или неисторичность) «Христа», который, согласно Евангелию, не только совершал чудеса, но и Сам был чудом из чудес, Мессией и Воплощением Бога, чья смерть и воскрешение могут искупить грехи всего мира.

Представление, что исторические события не могли происходить до того, как возникла идея истории и была изобретена категория исторического, содержит в себе логический парадокс. Любой здравомыслящий человек понимает, что идея истории и категория исторического, скорее всего, возникли из чьей-то рефлексии о виде событий, явно отличавшихся от других видов событий, так что термин «история» и категория «исторического» должны определяться через отсылку к этому особому виду событий. Но давайте попробуем представить времена, когда идея истории и категория исторического еще не существовали, времена, когда существовало множество видов событий, но не было событий исторических. Судя по имеющимся данным, у греков, – а они, как предполагается, предложили идею истории как занятия по изучению прошлого и жанр исторического письма как способ изложения событий прошлого, достоверность которых была установлена таким образом – не было понятия, которое соответствовало бы нашему слову «история».

Греческое слово istoria первоначально означало лишь «изучение» и только впоследствии, по принципу метонимии, это понятие стало означать не только само действие, но и его результаты, то есть «находки», обнаруженные в ходе изучения прошлого, и, кроме того, по принципу синекдохи этим словом – «история» – также начали обозначать события, описанные в историческом тексте как «то, что произошло в прошлом». В греческом языке события прошлого обозначались словом ta gegenemena, но для обозначения описания событий прошлого (вне зависимости от того, была ли информация о них получена путем «изучения» или подчерпнута из существующей традиции) чаще всего использовалось понятие logos. Отсюда и обвинение Фукидида в адрес Геродота, что тот был (всего лишь) «логографом», то есть рассказчиком историй о прошлом. Фукидид использует это понятие, чтобы указать на разницу между работой Геродота и своими собственными «исследованиями» прошлого и анализом происходивших в нем процессов.

Также необходимо отметить, что термин «логограф» использовался по отношению к исследователю недавнего прошлого, в то время как исследователя далекого или очень далекого прошлого называли (согласно Антонину Лиакосу) archaio-lographer124. Фукидид, выяснявший причины войн между Афиной и Спартой, изучал скорее недавнее прошлое, так что его, как и Геродота, можно отнести к числу логографов. Но отличие Фукидида от Геродота заключалось не в том, что его исследование было более систематичным – оно попросту подчинялось другим принципам. Фукидид в качестве модели использовал принципы гиппократовой медицины, чтобы распознать симптомы болезни, которая разрушила или серьезно ослабила греческие города-государства и их империи. В то же время Геродот, объясняя изложенные им события, опирался на общие принципы, сформулированные в досократической философии (он прибегал к объяснениям в духе «то, что высоко взлетает, должно упасть»). Именно избранный Фукидидом вид систематического изложения событий принес ему (в современности) титул основателя истории как «науки». Это означает, что Фукидид не только помещал события в рассказываемые им истории, но также аргументировал уместность этих событий в контексте поставленной им задачи – объяснить причины и следствия изучаемых событий.

В связи с этим в заслугу Геродоту можно поставить изобретение специфически исторического события, отличающегося от других видов событий, являющихся результатом действий богов и духов. Заслуга же Фукидида состоит в изобретении своей версии исторического метода, то есть процедур, которые позволяют изучать и анализировать исторические события, а не просто излагать то, что произошло в прошлом, чтобы понять настоящее. Действительно ли Фукидид «занимался» историей или попросту применял новый метод для анализа тех событий, которые изучал еще Геродот, – вопрос спорный. Также остается неясным, считал ли он, что специфически «исторические» событиями происходят по общим законам истории, или нет. В любом случае уже римлянам предстояло подвести под слово historia – которое первоначально означало рассказ или историю, понимаемые как вид изложения, «надлежащим» образом оформляющий серии событий в «историю», – базу, позволявшую рассматривать историческое событие как вид события, которое хоть и происходит в реальности, а не в воображении, с полным основанием может быть представлено в форме (формах) тех видов сказок и басен, которые прежде повествовали о богах, демонах, призраках, героях и других сверхъестественных существах. И я утверждаю, что в связи с этим изменением сложилось представление об истории как о достоверном изложении событий, действительно произошедших в прошлом и представленных в форме