— Так, Идо, — тяжело вздохнул он, — что случилось?

— Ничего.

Ну конечно. Гаскон отодвинул ящик стола, достал пачку сигарет, прикурил. Эта пагубная привычка всякий раз помогала ему ненадолго оттянуть время, чтобы подобрать слова.

— Ты со своим призрачным другом разыгрываешь новую драматическую сцену?

— Он, — процедила она. — Мне. Не друг.

Ясно. Значит, Призрак Оперы вновь показал себя самым любезным и дружелюбным сотрудником театра.

— Идо, — произнёс он, — ты же знаешь, никуда я тебя не уволю.

— Замечательно. Платите мне жалованье за то, что я существую и даже не появляюсь в театре. Я ухожу.

— Во-первых, из судов ты не выползешь, — ответил он, заставив девушку остановиться. — А, во-вторых, Идо, я тебя не отпущу.

Она молчала, ожидая объяснений. Гаскон кивнул на кресло, затягиваясь сигаретой, но Изабель осталась стоять.

— Дело не в твоём успехе, Идо, и подозреваю, ты это знаешь, — он подался вперёд. — Ты мне расскажешь о своём общении с нашей главной легендой?

— Нет. Никакого. Общения.

— Вот как? Его настолько нет, что наш мертвец стал впервые за пять лет выползать из театра? Или его настолько нет, что каждый, кто хоть раз поспорил с тобой, на следующий день становится послушным и дружелюбным? Идо, ты сама не знаешь своей власти над ним.

Изабель на мгновение сжала губы в линию.

— Это в прошлом.

— С чего вдруг?

— Он получил от меня, что хотел, — закатила глаза девушка. — Больше я оставаться с ним в одном театре не намерена.

Гаскон выразительно приподнял бровь.

— Я видел, как он вчера вышел следом за тобой.

— Прогулки полезны для организма.

— А потом ещё раз. Вечером. Мне стало любопытно, так что я отправил следом за ним Жакоте. Парнишка вернулся и матерился так, что твои нежные ушки завяли бы. Призрак был на Пер-Лашез.

Изабель медленно, с застывшим лицом опустилась в кресло. Интересно, знала ли она о загадке могилы на старинном кладбище? Рассказал ли ей об этом Призрак Оперы или же она сама всё выяснила?

— Бред какой-то.

— Идо, — Гаскон заговорил тише. — До тебя он не мог даже вспоминать не то что о кладбище, о семейном захоронении, но даже о внешнем мире. Париж стал для него Адом.

Она прерывисто вздохнула, подавшись вперёд. Краски жизни мгновенно хлынули к её лицу.

— Расскажите мне! Как он оказался здесь, что с ним случилось? Что он совершил?!

Она не могла сдержать эмоции. Гаскон выдохнул струйку дыма. Он и раньше догадывался, что Изабель влюблена по уши, но теперь получил этому прямое доказательство.

Не ужас приковал её к Призраку Оперы.

— Мне казалось, между вами, — он прочистил горло, подражая интонации Изабель, — нет. Никакого. Общения.

Она вспыхнула, но не прокомментировала. Гаскон едва не поперхнулся воздухом, сообразив, почему девчонка реагировала на Призрака Оперы так остро, с таким пылом.

Они стали любовниками.

Лишь бы до детей не дошло раньше времени. Отправлять Идо в декрет, не заработав на ней, — досадное упущение.

— Идо, мне ещё дорога моя жизнь.

— Ясно. Так и знала, что лучше сразу идти к Бувье.

— Не советую, — Гаскон закурил ещё сигарету. — Бувье — не дурак. Ему будет несложно догадаться, почему ты так сильно интересуешься легендой.

Он выдохнул дым.

— Придержи коней, Идо.

— Придержать коней?! — взвилась она. — Я перед ним душу вывернула, а он сказал, что это ничего для него не значит!

— Успокойся.

— Не могу я успокоиться, — процедила Изабель. — Либо пусть учится разговаривать, либо ноги моей не будет в доме этой сволочи!

Она тяжело дышала, большие серо-голубые глаза пылали гневом, лицо окрасил румянец. Глядя на неё, такую решительную, такую разгорячённую, Гаскон не мог избавиться от мысли, что рядом с Призраком Изабель явно была покладистой и шёлковой.

— Так, Идо, — он затянулся, возвращая ей заявление. — Я увольнять тебя не собираюсь. Но у театра два владельца. Переговоришь со вторым, и он, быть может, даст тебе свободу.

— Мсье Мартен, — нахмурилась она. — Вы же в курсе, что он это заявление в лучшем случае разорвёт.

— И? Если действительно хочешь уволиться, так напишешь ещё одно. Да и с тобой наш Призрак Оперы более сговорчив, чем с кем-либо ещё.

Больше не говоря ни слова, Изабель вышла, со всей силы хлопнув дверью. Гаскон закрыл глаза и очень глубоко вздохнул. Если бы не Призрак, он бы девчонке голову оторвал за её поведение.

— Ты, может, и гений, но порой бываешь таким идиотом, — произнёс Гаскон, втирая сигарету в пепельницу. — Если Идо разнесёт в следующий раз мой кабинет, я тебе твою маску затолкаю так глубоко, что ни один доктор не вытащит.

Он знал, что это пустая угроза. Призрак знал, что это пустая угроза, но раньше он хотя бы из-за подобного смеялся.

Сейчас Эрик де Валуа был непривычно тихим, и Гаскону это не нравилось.

Затишье всегда бывает только перед бурей.

Глава 11

Со дня премьеры прошла целая неделя. Каждое утро Изабель приходила к начальнику, каждое утро получала отказ в увольнении, каждое утро рвала и метала.

И каждую ночь её подушка становилась мокрой от горьких слёз.

С Призраком Оперы девушка больше не виделась, хотя и прекрасно помнила, что по вечерам должна была приходить к нему на уроки. Она знала о его ужасном характере, знала, что не подчиняться ему нельзя, и всё же решилась на бунт. Возвращаться к нему, слушать нравоучения и нотации ей не позволяли уязвлённая гордость и разбитое сердце.

Должно быть, Эрик сотворит нечто ужасное в знак мести, но Изабель было уже наплевать. Пусть делает с ней, что хочет — ей было слишком больно, чтобы бояться.

Перечитав в очередной раз своё заявление на увольнение, она швырнула его на рабочий стол, хотя раньше повсюду носила с собой. Эрик мог проникнуть в её кабинет в любую минуту и увидеть этот помятый листок. Пусть почитает. Всё равно ничего лучше в своей жизни она ещё не писала.

В дверь кабинета постучали. Изабель не отозвалась — общаться с кем-либо у неё не было совершенно никакого желания.

— Из?

Жиль. Изабель выдохнула, закрыв глаза. А кого ещё она ждала и так боялась увидеть? Неважно.

В любом случае хорошо, что этот кто-то не пришёл.

— Входи.

— Ты куда пропала? — он пришёл, держа в руке свёрнутую газету. — До тебя не дозвонишься, в кабинете тебя нет. Разок появишься в зрительном зале и убегаешь.

— Чего тебе?

— Поздравить тебя хочу! — воскликнул он. — Ты видела, что написал Бувье? Он твою постановку расхвалил так,