class="p1">Согласно идеологии того времени члены Императорской Армии сражались в бою, убивали и умирали за «Великую Японскую империю» (Дай Ниппон Тэйкоку). В Силах самообороны воля к самопожертвованию трансформировалась в гуманитарное представление о выполнении разнообразных задач на благо общества, и в основе военного поведения лежит это новое определение целей насилия. Так, вместо боевого клича офицерам приказано «ценить и уважать свою жизнь, личность и жизнь других» [Oka 1998: 146]. Другой пример: закон об операциях по поддержанию мира требует, чтобы Силы самообороны выводились из этих операций в случае возникновения ситуации с применением насилия, и тщательно ограничивает использование ими оружия[41]. Хотя, придерживаясь принципов милитаризованной мужественности, военнослужащие и сегодня принимают участие в операциях, предполагающих риск их безопасности и целостности, акцент делается на спасении других, а не на причинении им вреда. Капитан МССЯ Абэ Сусуму* сказал, что важность такого рода рискованного опыта невозможно преувеличить. Он провел шесть месяцев в Мозамбике во время проводившейся там в 1993–1995 годах миссии ООН и описывал свой опыт как глубоко удручающий, но одновременно формирующий его как личность. Абэ заявил, что бедность страны и полная бездеятельность местной администрации, а также катастрофические санитарные условия в Мозамбике позволили ему лучше оценить достижения Японии и побудили его гордиться своей страной: «Разница между жизнью в Японии и жалким состоянием страны третьего мира, такой, как Мозамбик, – сказал он, – заставила меня понять, что существует Япония, которую стоит защищать». Вместе с другими участниками миссии он был прославлен как герой, его фотографию вывесили в местном штабе Сил самообороны его полка, он получил продвижение по службе быстрее, чем его товарищи [Akiyama I. 2003; Securitarian 2003b]. Военнослужащие вроде капитана Абэ пользуются большим уважением как люди с реальным опытом, но он сам и его товарищи интерпретируют международную миссию не как альтернативу фронтовому опыту, а, скорее, как особый вид боя.

Милитаризованная мужественность Абэ была доказана не убийствами и смертью, а его успехом в выполнении работы – иногда опасной, а главное, той, которую, по его мнению, местные мужчины не могли или не хотели выполнять. То, как он справился с этими задачами, со всей очевидностью подтвердило его действенную мужественность, превосходящую качества местных мужчин, с которыми ему было трудно сотрудничать. В свете общественного отношения к миротворческим миссиям в Японии военнослужащие Сил самообороны создают личный опыт успеха и героизма, поэтому воспоминания Абэ также были сформированы и опытом его возвращения в Японию. Абэ видел это возвращение в контексте патриотизма и целеустремленности. Он сказал, что всегда относился к императору довольно пренебрежительно. Но потом трогательно признался группе сослуживцев и мне, как гордился высокой честью, когда после возвращения в Японию и выполнения миротворческой миссии его приветствовал император. Он помнил каждое слово, сказанное ему императором: «Я чувствовал себя так, как будто меня коснулось нечто высшее. Именно эта очень короткая встреча с императором заставила меня осознать и почувствовать мою национальную идентичность как японца; я впервые в жизни понял, что на самом деле значило быть солдатом и нести ответственность за защиту своей страны».

С точки зрения майора Такасимы Кадзуо, одного из 500 военнослужащих, участвовавших в миссии в Ираке в конце июля 2004 года, более высокий уровень эффективности также служил признаком большей мужественности. Майор знал, что масштабы японского участия там были весьма скромными. Его подразделение руководило ремонтом одной школы и работало над пятью другими гражданскими объектами. Они также построили два участка дороги; солдаты перекачивали до 100 тонн питьевой воды в день, в основном в сельской местности, и поставляли в больницы медицинское оборудование. Майор Такасима и его товарищи изо всех сил пытались приспособиться к местным условиям. «Японское общество очень строго относится ко времени. Иногда они [иракцы] не приходят [вовремя], поэтому мы назначали встречу заранее», – объяснил он (James Drummond, «Файнэншнл таймс», 2004, 21 июля).

Для многих молодых японских военнослужащих возможность участия в миротворческих миссиях действительно является важной мотивацией для вступления в Силы самообороны. Они воспринимают такое участие как знак чести и как доказательство их особых способностей и эффективности. Кроме того, в ходе указанных миссий они пользуются определенными привилегиями. 45 военнослужащих, присоединившихся к вооруженным силам ООН на Голанских высотах, работали вместе с тысячей военнослужащих из Канады, Польши, Австрии и Словакии и жили в комнатах по двое, что было значительным улучшением по сравнению с условиями их проживания на базе в Японии. Они также зарабатывали 1000 иен в день, значительную сумму денег, могли посещать бар под названием Fuji House, где были тысячи японских мелодий для караоке, а ванная была доступно ежедневно [Oka 1998: 289–291][42].

Однако по целому ряду причин миротворческие операции вызывают у военных подавленность. Воюющие армии склонны рассматривать спасательные и миротворческие миссии как выхолащивающие, демилитаризирующие и разочаровывающие, а некоторые военные наблюдатели предполагают, что операции, отличные от военных, могут подорвать готовность вооруженных сил к победе в войне [Bacevich 2005: 57]. Например, во время операции «Восстановление надежды», проходившей в Сомали с декабря 1992 по май 1993 года, американские солдаты были недовольны тем, что им не поручали задания, для выполнения которых они присоединились к вооруженным силам и были обучены. Этот опыт спровоцировал одного участника операции воскликнуть: «Я пришел на службу, чтобы защищать свою страну!» и «Солдаты не должны быть мировой полицией или Красным Крестом. Я пехотинец». Другой ее участник опасался, что, если Соединенные Штаты продолжат миротворческие усилия, от них «будут ожидать гуманитарных акций для всех» [Miller, Moskоs 1995: 615–637]. Миротворческие операции могут разочаровывать их участников, потому что они подчеркивают аспекты вооруженных сил, которые не являются центральными для их самовосприятия, как и предположил подполковник Сайто в словах, которые я выбрала эпиграфом к этой главе. Ограничения, в рамках которых действуют Силы самообороны, являются еще одним источником такого разочарования и создают дополнительный стресс для военнослужащих. В 2003 году капитан Окада Сун* был направлен на шесть месяцев на Голанские высоты. Он вспоминал свое участие в этой миротворческой миссии как кастрацию и вызов его национальной гордости как японца.

Когда я был не на дежурстве и без оружия, мне было попросту страшно. Каждую минуту я был напряжен, зная, что у меня нет подходящего оружия, чтобы защитить себя, если что-то случится. Я также чувствовал насмешки и жалость со стороны людей из других подразделений сил ООН, которые качали головами, глядя на нас, японцев: они думали, что мы ведем себя довольно странно.

По его мнению, все это было связано с принятым Японией Законом о международном сотрудничестве в интересах мира, который регулирует участие Японии в миротворческих операциях и отводит Силам самообороны лишь второстепенную роль. В отличие, например, от военных из других стран японские миротворцы легко вооружены в целях самообороны только при исполнении служебных обязанностей, пояснил капитан. Более того, Силы самообороны должны немедленно отступить, если возникнет угроза начала боевых действий.

Подобно престижным международным миротворческим миссиям, внутренние и международные операции по оказанию помощи при стихийных бедствиях являются важными площадками для построения милитаризованной мужественности. Такие операции предполагают тяжелую физическую работу, положительный коллективный опыт взаимозависимости и функциональности подразделения, благодарность жертв, огромное внимание средств массовой информации в Японии, чувство полезности как единственной японской организации, способной преодолевать последствия катастроф большого масштаба, – закономерно, что все это положительно влияет на мотивацию и общий дух военнослужащих. По словам генерала Хироты Ватару, именно международные операции по поддержанию мира и крупномасштабные