помощь второго ранга» (нито рикуса) для подполковника и «наземная помощь третьего ранга» (санто рикуса) для майора. Пехотное подразделение называется «общим подразделением» (фуцука). Сознательное дистанцирование языка Сил самообороны от языка Императорской армии также выражается в ссылках на место дислокации как на рабочее место (сёкуха), а не как на армейскую часть, батальон, бригаду или дивизию. Лексическое обращение к повседневному опыту помогает военному сообществу чувствовать себя в своей профессии более комфортно. Кэрол Кон [Cohn 1987: 704] писала о языке американских военных интеллектуалов, что он изобилует эвфемизмами, которые «забавно выговаривать»: «“яркий, секси, резкий”. Их можно мгновенно и последовательно произнести. Они быстрые, четкие, легко слетают с языка. Вы можете проговорить десятки таких словечек за считаные секунды, забыв о том, что одно из них может просто быть помехой другому, не говоря уже о том, что за ними стоят живые люди». Японские военные эвфемизмы, напротив, длинные, громоздкие и имеют бюрократическое, объективированное звучание. Они требуют медлительности, пока их произнесешь, сломаешь язык. Они сложны и трудны для понимания гражданскими лицами, что несколько противоречит поставленной перед ними цели – обозначить явный разрыв между ЯА и Силами самообороны.

Кон [Cohn 1987: 705] сделала еще одно важное замечание об использовании гражданского языка в организации, обвиняемой в государственном насилии: «Это просто изучение нового языка, но к тому времени, когда вы закончите с ним, содержание сказанного вами будет радикально отличаться от прежнего, поменяется и ваша точка зрения на предмет». Таким образом, использование подобного профессионального языка «предлагает дистанцию, ощущение контроля и альтернативный фокус внимания; оно также предлагает бегство» [Cohn 1987: 706] – в данном случае бегство от мысли о себе как потенциальном виновнике войны и насилия. Несмотря на то что Силы самообороны уже дистанцировались от ведения боевых действий, они не скомпрометировали другую важную функцию корпоративного языка: исключение тех, кто не входит в профессиональное сообщество, или отказ им в праве голоса. Японские гражданские лица, не связанные с Силами самообороны, скорее всего, не знают, что означают те или иные специальные термины.

Военнослужащие, с которыми я разговаривала, похоже, прекрасно знали о существовании официального языка, и некоторые из них выражали недовольство необходимостью его использования. Но в целом они усвоили сложные переключения кодов языка, одежды и других аспектов облика и поведения. Тем не менее остаются уголки их существования, в которых уцелел условный солдат ЯА.

Фигура императорского солдата является в мыслях военнослужащих всякий раз, когда они участвуют в международных операциях, именно потому, что эти операции наполнены символикой, усиливающей постколониальный образ Японии. Как пояснял мне полковник Осаки Тэцу*, «для нас международное развертывание в контексте операций по поддержанию мира или ликвидации последствий стихийных бедствий важно не только для накопления опыта, но и как способ убедить ранее находившиеся под японским колониальным господством соседние страны в том, что у нас нет ничего общего с Императорской армией».

По словам Осаки и других офицеров, надежда на хорошие результаты работы за границей переплетается с желанием избавиться от вины за ассоциации с прошлым и окончательно оборвать связи Сил самообороны с их империалистическим предшественником. Как заметил полковник Тэраока Нобухиро*, «страшно сказать, но идеальной ситуацией для репутации Сил самообороны и нашей предполагаемой связи с Императорской армией было бы стихийное бедствие где-нибудь здесь, поблизости, в Восточной Азии. Это дало бы нам возможность показать японскому населению, нашим соседям и международному сообществу, что мы изменились, что мы больше не армия их отцов (и дедов)». Полковник Тэраока выразил надежду, что благодаря более активному участию в международных миссиях Силы самообороны будут признаны отличными от ЯА и их перестанут подозревать в том, что они способны на зверства, совершенные их предшественниками. После первой международной миссии Японии по оказанию помощи во время стихийных бедствий в Гондурасе в ноябре и декабре 1999 года и японских газетных сообщений, признающих ее успех, один старший офицер, участвовавший в планировании этой миссии, заявил: «Теперь все изменится!» Он предполагал, что развертывание за границей продемонстрирует в глазах японцев и их союзников возможности Сил самообороны как функциональной, опытной, заслуживающей доверия и технологически современной организации более эффективно, чем какая бы то ни было операция по оказанию помощи на территории самой Японии.

В воображении Тэраока и других офицеров «императорский солдат» является краеугольным камнем их гендерной идентичности как военнослужащих. Он представляет собой важную конфигурацию милитаризованной мужественности, с которой борются военнослужащие, но он не архетипичен в том смысле, какой Джордж Моссе [Mosse 1996] приписывает идеалу мужественности, якобы зародившемуся во время Наполеоновских войн в Европе. Он также не маргинализирован, как та «неудавшаяся и нездоровая мужественность», обнаруженная исследованием Ангуса Макларена [McLaren 1997] о понятии мужественности в Европе и Северной Америке.

Там, где Мосс обнаруживает, что на протяжении современной эпохи «гегемонистская мужественность» вновь утверждает себя в западном мире, императорский солдат служит одновременно амбивалентной и двусмысленной конфигурацией мужественности милитаризованной. Укрепление репутации Сил самообороны как учреждения высшей мужественности и прогрессивной современности в сравнении с мужественностью императорского солдата, запятнанного войной и поражением, милитаризованной мужественностью героя дома и в меньшей степени за границей сходится там, где встречаются риск, насилие, военный профессионализм, национальная идентичность и гордость. Императорский солдат важен в риторике, чтобы военнослужащие могли дифференцировать и сопоставлять виды риска, на который они готовы пойти при оказании помощи при стихийных бедствиях или в миссиях по поддержанию мира за границей, и насилие, ассоциирующееся с их предшественниками.

В этих схемах императорские солдаты олицетворяют для многих нападение, агрессию, войну, разрушение, смерть и даже массовые убийства. Эти понятия переформулированы с точки зрения риска, который может грозить Силам самообороны. Военнослужащие считают себя обязанными идти на риск, будь то в месте стихийного бедствия ради гражданских лиц или в постконфликтной зоне – чтобы предотвратить дальнейшую эскалацию вражды и вместе с солдатами из других стран поддерживать мир. С первых же послевоенных лет военнослужащие Сил самообороны, такие как Иноуэ Эйсун*, были мобилизованы на восстанавление зданий, разрушенных бомбардировками японских городов, дорог, пострадавших от стихийных бедствий, – такие задачи были предельно далеки от тех, что стояли перед Императорской армией. Иноуэ подчеркивал различия между служебными специальностями: «Мы в инженерных войсках никогда не чувствовали себя бесполезными или недооцененными. Ребята из пехоты – другое дело. Они были разочарованы и злились, но мы, инженеры, были там, где был самый центр событий, мы восстанавливали Японию». Оглядываясь назад на замечательную военную карьеру, которая началась против его воли, Иноуэ, пожалуй, более вдумчив, чем большинство ветеранов Сил самообороны первого поколения. Его отец, офицер ЯА, не вернулся с китайского фронта. Молодой человек был с детства настроен на инженерную карьеру, но когда он собрался поступать в университет, мать вручила ему завещание отца, в котором говорилось: «Наш сын во что бы то ни стало должен стать военным офицером». Сначала опустошенный требованием отца, Иноуэ поступил в НАС, изучал инженерное дело, а позже присоединился к инженерному корпусу СССЯ, удовлетворив таким образом в некоторой степени как желание отца, так и свое собственное. Даже после выхода в отставку из Сил самообороны в чине трехзвездного генерала он поддерживал тесные связи с военными аналитическими центрами и политиками. Для Иноуэ ЯА – это армия его отца и, таким образом, по определению, очень мало связанная с Силами самообороны сила из другой эпохи. На самом