Шрифт:
Закладка:
Мнение этого майора интересно в свете растущей заботы о безопасности войск в западном мире. Описывая эффективность офицерского корпуса, Эндрю Бачевич [Bacevich 2005: 57–58] отмечает, что с начала 1990-х годов «духом военных операций США была не дерзость, а острое неприятие риска», и, «чтобы свести к минимуму перспективу американских потерь, вооруженные силы по возможности полагались на авиацию», что в конечном счете «подорвало коллективную способность офицерского корпуса сдерживать сторонников интервенции». Анализируя ситуацию с гуманитарной точки зрения, Ромео Даллэр [Dallaire 2003: 517] соглашается с Майклом Игнатьевым, утверждая, что «война без риска предполагает, что наши жизни важнее, чем жизни тех, ради спасения которых мы вмешиваемся». Тем не менее, по крайней мере в глазах военнослужащих Сил самообороны, их забота о безопасности своих войск как во время учений, так и в ходе миссий является основным отличием от практики американских вооруженных сил. Долгое время забота о безопасности войск объяснялась стремлением отличить Силы самообороны от ЯА. Однако в последнее время она оказалась вызвана политическими опасениями, связанными с участием Японии в войне в Ираке. По возвращении в Японию после миссии в Самаве, Ирак, в ноябре 2004 года подполковник Симада Синго сказал, что он «переполнен чувством удовлетворения» и испытывает облегчение от того, что все войска на этот момент «благополучно вернулись домой» (27 ноября 2004 г., Агентство Франс Пресс / Канал News Asia International).
Некоторые наблюдатели были уверены, что смерть хотя бы одного военнослужащего при исполнении служебных обязанностей в Ираке вызвала бы серьезную негативную реакцию на эту миссию, а также на Силы самообороны в целом. Сходным образом, жена одного военнослужащего высказала то, о чем, должно быть, думали многие жены военных: «Мой муж пошел в Силы самообороны не для того, чтобы воевать». Как жены военных они не могут публично возражать против ввода войск, но в частном порядке беспокоятся о развертывании Сил самообороны в Ираке. Поскольку боевые действия в Ираке превратилась в своего рода партизанскую войну, другая женщина полагала, что, как только туда будут переброшены японские солдаты, ситуация в Ираке может внезапно превратиться для них в поле боя. Одна из жен вспоминала случай во время военных действий в Камбодже, когда погиб 33-летний японец и это спровоцировало самоубийство его отца[50]. Таким образом, Япония рискует стать следующей мишенью террористов. С точки зрения моей собеседницы, террористические акты показали ограниченность военной мощи США. Она была убеждена, что «Япония должна идти по невоенному пути. Зачем подражать США, – спросила она, – если они потерпели неудачу? Мы должны думать не только о том, что мы можем выиграть, но и о том, что мы можем потерять» [Shūkan Josei 2001a: 208–209]. Возможно, отсутствие у этой женщины понимания романтического конгломерата мужественности воина, патриотизма и военного положения Японии в мире можно объяснить страхом жены потерять мужа на войне, которую она не считает делом Японии. Но она не единственная, кто считает вооруженные силы США устрашающей силой.
Порой японские военнослужащие откровенно негативно относятся к американскому типу военного профессионализма и воинской мужественности. Они считают американские войска виновниками безрассудного поведения на японской, и особенно окинавской, территории, ссылаясь на автомобильные аварии, насильственные преступления и изнасилования, за которые эти войска не привлечены или лишь поверхностно привлечены к ответственности в японских судах[51]. Отчасти вина за такое поведение всегда возлагалась на плечи Сил самообороны. Однако в августе 2004 года крушение вертолета Корпуса морской пехоты США в университетском городке возле авиабазы Футэмма на Окинаве вызвало протесты против присутствия американских военных. Указав на неравные взаимоотношения между военнослужащими США и Сил самообороны, некоторые демонстранты также выступили против Сил самообороны. Протестующие заметили, что военнослужащие Сил самообороны уступают место крушения американцам. Выкрики некоторых демонстрантов «Вернитесь в Японию!» (Джеймс Брук, «Нью-Йорк таймс», 2004, 13 сентября) обратили внимание не только на то, что это место оккупировали и контролировали солдаты США, но и на времена ЯА, которая в последние месяцы Второй мировой войны бросила население Окинавы, вынудила многих из жителей острова покончить жизнь самоубийством и отступила на материк.
Если вернуться к теме полевых маневров, дисбаланс статуса между американскими и японскими военнослужащими проявляется здесь более тонко, но тем не менее раздражает японские войска. Поначалу в разговоре со мной майор СССЯ Адати Кэй-таро* только хвалил американских военнослужащих, с которыми он участвовал в совместных учениях, но затем внезапно приправил свою оценку редкой вспышкой сарказма:
Солдаты США – настоящие профессионалы войны. Они даже тренировочную площадку покидают, как поле битвы. Мы должны очистить ее после них, потому что Силы самообороны не могут позволить себе быть обвиненными в том, что подвергают опасности мирных жителей, которые могут найти патроны или другие опасные предметы и пораниться. Мы также не можем рисковать тем, что солдаты, которые найдут такие вещи, покончат жизнь самоубийством, используя оборудование, принадлежащее Силам самообороны.
Забота по поводу потери пуль, патронов и другого снаряжения Сил самообороны внушается военнослужащим с первых дней обучения. Одна девушка – курсант НАС вспомнила про потерю пули, которая заставила весь взвод искать ее на огромном полигоне. Их инструктор, как она вспоминала, непрерывно кричал на кадетов, и им потребовалось некоторое время, чтобы понять, о чем идет речь [Sekizaki 1995: 178]. Как мы видим, милитаризованная мужественность сходна с гендерными конфигурациями в других социальных пространствах: она связана с кризисом, подвижна и искусственно создана. Японские военнослужащие постоянно перемещаются между двумя позициями, воплощенными в комментариях Хасимото и Сайто. Каждый день в Силах самообороны и за их пределами они договариваются о своей роли и гендерной идентичности между своим якобы маскулинным существованием в качестве военнослужащих и (в равной степени) якобы кастрирующими функциями, которые они выполняют в качестве таких военнослужащих. В своей борьбе за достижение милитаризованной мужественности и создание новых форм воинского героизма они воссоздают и фиксируют мужественность других мужчин путем придания ностальгического ореола грубо искаженному образу солдата ЯА, в котором видят монолитную маскулинность и беспроблемную милитаризованную мужественность; они тоскуют по столь же нереалистичному представлению об американском солдате, чью мужественность они считают несломленной и широко уважаемой; и они уверенно ставят себя выше гражданских служащих, которые какое-то время воплощали в народном воображении «дух самурая» гораздо более совершенно и гармонично, чем современные японские солдаты. Некоторые военнослужащие вполне могут согласиться с идеей, что в отличие от необходимости убивать и умирать за императора рисковать своей жизнью ради гражданских лиц является более серьезным и истинным героизмом, но для большинства борьба и поиски идентичности продолжаются, поскольку нормы мужественности в Силах самообороны определяются противоречащими друг другу желаниями, и любое представление о военном героизме сдерживается необходимостью быть похожими на другие военные организации и вообще не быть военными.
Глава 3
Феминистский милитаризм
Мужчины думают, что это большое дело, если женщина присоединяется к мужской группе, но на самом деле это не так. Когда вы оказываетесь в воде, нет никакой разницы между мужчиной и женщиной. Как только вы ныряете, становится темно, и вы ничего не видите. Это может быть страшно, и вы должны привыкнуть к этому.
