Сато не удостоил меня ответом, но машина его дернулась, объехала нашу и вкатилась в гостиничный двор. На нее тут же накинулись пишущие и вещающие пираньи, что позволило мне в очередной раз испытать чувство глубокого удовлетворения своими сообразительностью и проницательностью. Ганин провел машину мимо отбивающегося от полутора десятков журналистов Сато и загнал ее на самую дальнюю парковку, заметив при этом:

– Город маленький, а любопытных много.

Действительно, журналистов оказалось неожиданно много. Я автоматически прикинул, что здесь есть корпункты всех пяти хоккайдских телекомпаний, отделения региональной газеты «Хоккайдо» и центральных газет «Асахи» и «Майнити» – вот, собственно, и набралась эта куча из двух десятков любознательных борзописцев.

Мы вылезли из «Опеля» и двинулись к дверям. Я вспомнил недовольство Осимы тем, что заявился сюда в джинсах, и мысленно похвалил себя за решение оставить форму в Саппоро. Из всей журналистской братии вниманием нас удостоил только один толстый парень с диктофоном в руке. Он повертел круглой головой на короткой шее, разрываясь взглядом между нами и Сато и прижимая при этом пухлую ладонь к левому уху. Этот странный жест страдающего отитом человека был тут же прокомментирован умным Ганиным:

– Команды получает, смотри!

Но в этот момент команда, видно, уже была получена – толстяк бросил Сато и подкатился к нам.

– Прошу прощения! Вы тоже заняты расследованием убийства капитана Грабова?

Я решил играть дурачка до последнего.

– Каким расследованием?

– Вы, конечно, знаете, что сегодня ночью в Немуро был убит капитан российского судна?

– Какой капитан?

До дверей гостиницы оставалось метров десять, и этот жиртрест торопился обежать нас справа, чтобы перегородить дорогу.

– С вами представитель российского консульства? Или следственных органов?

– Каких органов? О чем вы? Дайте пройти!

– Ну вы же не будете отрицать, что у вас сейчас состоится встреча с российским рыбным инспектором Игнатьевым. Вы ведь идете к нему в номер четыреста пятнадцать, да?

Черт! Что это? Ну про номер Игнатьева узнать не проблема. Но о том, что я иду с ним разговаривать, – об этом-то как он узнал?

– Ни в какой номер четыреста пятнадцать я не иду! Я иду в бар, чтобы выпить кофе со льдом! И заметьте, сделать я хочу это в полном одиночестве! По крайней мере, без вашего участия!

Мы с Ганиным вошли в холл. Я быстро оценил обстановку. Осимовский наблюдатель на месте, дует свой кофе и ловит мух. Слева в креслах двое дедушек дымят в потолок и с наслаждением вспоминают, судя по степени их дряхлости, то ли Цусиму, то ли Перл-Харбор. За стойкой администратор имитирует скуку, но пытается при этом через окно пронаблюдать за оторопевшим от журналистского приступа и растерявшимся от щедрого мужского внимания Сато.

Итак, сначала надо расставить все точки над «ё». Я двинулся к наблюдателю.

– Как стрельба по движущимся мишеням? Идет?

Он, видимо, был готов к своему раскрытию и невозмутимо проговорил:

– Нет, не идет. Газету жалко.

– А газетчиков?

– Что «газетчиков»?

– Жалко?

– А, этих… – махнул он рукой в сторону улицы. – И этих жалко. Они же люди, млекопитающие. Вернее, млекопитающиеся. По крайней мере, «млеко» точно.

– Не думаю, что «млеко». Они обычно другую жидкость из нас пьют. Платят хорошо?

– М-м?

– Платят, говорю, хорошо?

– Кто платит?

– Они.

– Кому?

– Вам.

– В каком смысле?

– В прямом.

– Да вы что? Вы думаете, я их сюда позвал?

– Нет, я о другом. Зачем вы сообщили им о моей встрече с Игнатьевым?

– О какой встрече? Я ничего не знаю!

Только тут я вдруг почувствовал, что меня кто-то тянет сзади за локоть. Кроме Ганина, больше было некому. Те деды, которые нежились в креслах, вряд ли способны поднять собственными силами бумажную салфетку.

– Подожди, Ганин! – огрызнулся я, не поворачиваясь.

– Да нет, это ты подожди! Чего ты на парня накинулся? Ты что, не понял ничего?

Я развернулся и встретился лицом к лицу с явно чем-то недовольным Ганиным.

– Кончай вопросами говорить!

– Ты наушник в ухе у этого пельмешка видел?

– Ну?

– Ну-ну! У него в джипе – или на чем он там приехал – наверняка помощник сидит с пеленгатором. Ты что, вчера родился? Не знаешь, как они сейчас работают? Сидит этот чувак в тачке и слушает все разговоры в округе. Ты же у гостиницы Сато звонил?

– Ну звонил.

– Ну так они тебя и услышали! Ты что, не обратил внимание на то, что эта сарделька тебя по фамилии не назвала?

– В смысле?

– Да если бы он тебя огорошить хотел, он бы к тебе по фамилии и по званию обратился! Ведь этот товарищ знает наверняка, кого он пасет. А журналюга к тебе без имени полез! Тебе же Сато ничего не ответил, по имени ведь тебя не назвал!

– Да?

– Да. Извинись перед мужиком!

Вообще-то, извиняться за ошибки и недоразумения перед нижестоящими, да и вообще перед кем бы то ни было, не в моих правилах. Во-первых, потому что это равносильно признанию собственного поражения, а кто из нас любит проигрывать? Извинился – значит выбросил белый флаг, после которого уже никакая борьба не ведется. Но ведь мириться-то с этим не хочется, хочется продолжать сопротивление, хочется все-таки победить. А во‐вторых, я редко допускаю ошибки, так что привычка их признавать и за них извиняться у меня к моим сорока пяти как-то не выработалась. Моя фамилия Минамото тоже о многом говорит всякому японцу. По крайней мере о том, что белый флаг для меня вовсе не означает капитуляцию, а совсем наоборот. Поэтому японцы, знающие мою фамилию, меня понимают и в подобных ситуациях извинений не ждут.

– Ладно, Ганин. Только ради тебя.

Я повернулся к осимовскому человечку, который постепенно приходил в себя после моего наскока-налета.

– Извините, я погорячился.

– Ничего. Это бывает.

– И все-таки извините.

Я перехватил довольный взгляд Ганина и отметил про себя, как легко, оказывается, сделать человеку приятное. Нахамишь кому-нибудь, потом попросишь прощения – и все!

Я отправил Ганина в номер, а сам спустился на подвальный этаж. Здесь помимо бара, оказывается, есть еще и банька: две сауны (одна простая и одна – с солью), четыре ванны, массажный душ – обычный для подобных гостиниц набор нехитрых, но приятных водных услуг. Надо будет вечерком сюда спуститься – для меня, как для проживающего в гостинице, это все бесплатно. Впрочем, до вечера надо еще дотянуть…

Я шагнул в полумрак бара, чрево которого освещалось не столько изящными бра, сколько их бликами на полированной стойке и хрустальной посуде. Бар только что открылся, и, кроме бармена, за стойкой