показалось. Но теперь, после того как она принесла мне кофе и что-то пролепетала птичьим голоском, я понял, что она меня нервирует. Причем чем именно, загадкой для меня не было. В ней сочеталось несочетаемое: корявые, сведенные носок к носку, пухлые короткие ноги и идеально ровные зубы без моих любимых клычков и прочих эстетических изысков. Просто белые ровные зубы, и если бы ей, судя по ее виду, не было меньше тридцати, я был бы уверен, что они вставные – фарфоровые или пластиковые. Я еле удержался от того, чтобы не убрать своими руками ей волосы с ушей – я был убежден, что и уши у нее прижатые. Мимоходом я успел испытать чувство зависти к Ганину, который последним видел разносчицу из вагона. Но только мимоходом, ибо передо мной на столе призывно громоздились бумаги.

Протоколы были составлены по стандартной форме: скупые описания, минимум деталей, ни искры божественного вдохновения. Вложенные в папки фотографии помогли воссоздать визуальный строй того, что происходило ночью в «Крабовом мире». Распростертое вдоль стола грузное тело Грабова с запрокинутой головой, групповые и отдельные фотографии пьяных свидетелей, стол с объедками, кухня, холл, стоянка. Для полного счастья не хватало кадра с Грабовым в момент смерти. Тело на фотографиях уже лежало на полу, после того как из него пытались вытрясти виртуальный кусок мяса Игнатьев и Мацумото, а Анисимов делал ему искусственное дыхание. Кадра этого в полицейских анналах быть, естественно, не могло, а вот поинтересоваться, не вел ли кто из гостей фото– или видеосъемку, было необходимо. Справиться надлежало у Осимы, так как он наверняка уже проявил к этому интерес, и проследить, чтобы первый просмотр фотографий или пленки проходил при мне.

Я еще раз просмотрел фотографии с мертвым Грабовым. Мужик, видимо, был силен во всех отношениях. Телосложение – выдающееся, массивность – очевидная. Очевидна была и первая зацепка – часы у него были на запястье правой руки. Если он был левшой, то это могло повлиять на выбор блюд на столе, нельзя это упускать из виду. В протоколе осмотра тела часы на правой руке также отмечены. Теперь надо на них посмотреть вживую. В списке вещей, найденных у Грабова, значились часы ручные «Командирские» производства России. Название показалось мне знакомым, по-моему, Ганин что-то мне про них рассказывал.

Я попросил «неправильную» девицу принести мне из камеры вещдоков все личные вещи Грабова, что она сделала моментально, без задержки, чем раздражила меня еще больше. Вещей было немного. Кроме часов бумажник с пятью кредитными карточками, тремя тысячами рублей и тридцатью пятью тысячами йен, связка ключей на металлическом брелоке в виде карты Хоккайдо, початая пачка «Парламента», расческа, пакетик бумажных салфеток, которые в качестве рекламы какого-нибудь банка или брокерской конторы бесплатно раздают у нас на всех углах, и очки с плюсовыми стеклами. Часы действительно были «Командирские», я перевернул их и обнаружил на тыльной стороне выгравированный вязью номер 97.

И тут я наконец вспомнил, что мне про эти часы рассказывал Ганин. Мой друг вычитал где-то в своем любимом Интернете, в котором он бывает чаще, чем в супружеской постели (его хохма, не моя!), что, после того как президентом России стал Путин, у сдвинутых чиновников из высшего эшелона появилась новая мода: все они вслед за Путиным по-холопски стали носить часы на правой руке. Ганин утверждает, что Путин не левша, просто у него такая привычка или, как учит Ганин, такой понт. Так вот, в Интернете написали, что какой-то часовой заводик изготовил небольшую партию «Командирских» специально для ношения на правой руке. Номер первый достался, разумеется, законодателю моды, а вот еще пять сотен этих самых «Командирских» получили «бояре». Мне довелось в этом году мельком видеть эти часы на запястьях у двух дальневосточных губернаторов, сопровождавших какого-то страшно великого электрического магната, который приезжал к нам в Саппоро продавать электричество и газ с замерзающего уже которую зиму Сахалина.

У Грабова часы под номером 97 – это значит, что он смог попасть в первую сотню верноподданных. Понятное дело, на «крабовые» денежки можно позволить себе такую роскошь. Только вот часики-то распределялись в Москве, а не в Корсакове, – стало быть, связи в столицах Грабов имел, и связи не подприлавочные, а куда более солидные, раз он сумел заполучить себе на правую руку «президентское время». А раз на поверхность всплыла Москва, то надо бросать бумаги и фотографии – ничего продуктивного в них, кроме часов, нет – и мчаться разговаривать с Игнатьевым, пока Осима торчит в ресторане.

Я позвонил дежурному и попросил дать мне машину. Через минуту появился утренний Сато и сказал, что машина внизу и что водителем ко мне на целый день приставлен он.

– Это капитан Осима вам приказал меня возить?

– Так точно, Осима-сан.

– А о том, куда вы меня возите, вы ему тоже должны докладывать?

Ответ Сато был выдержан в духе пословицы про яблоко и яблоню:

– Машина уже готова, можно ехать.

– Да, я гляжу, Осима-сан вас тут здорово натаскал! Подождите секунду.

Я набрал номер гостиницы и спросил дежурного, не у себя ли сейчас господин Игнатьев. Тот ответил, что Игнатьева в номере нет. Я на мгновение задумался, но тут вдруг вновь отличился Сато:

– Русский инспектор Игнатьев, которого вы ищете, сейчас обедает в кайтэне у центрального парка.

– Ого, вот это да! И всегда вы его так опекаете? Или только после сегодняшней ночи?

– Всегда. Но раньше за ним ходила одна машина, то есть двое наших, а сегодня с утра – две.

– Ну тогда поехали в этот самый кайтэн.

– Да тут быстрее пешком – два квартала всего.

– И то правда, пешком всегда быстрее.

О немуровских кайтэнах на Хоккайдо знают все. Свежайшая рыба, недурный рис, смешные цены. Мы, люди из столиц, за эти кайтэны только Немуро и ценим. А за что его еще ценить? За гнетущую скуку? Или за то, что здесь время от времени капитанов русских заваливают? Я бы посмотрел, где бы были эти самые кайтэны без этих самых капитанов!

Мы с Сато вошли в нужное заведение. Народу в нем было прилично, здесь я, надо признаться, неверно оценил ситуацию. Сегодня же суббота, и время сейчас – половина первого, то есть самый что ни на есть обед.

У длинной стойки Игнатьева не было. Я изобразил на лице коктейль из укора и удивления и повернулся к своему «конвоиру». Но Сато на мои не очень положительные эмоции не отреагировал, лишь кивком головы указал в дальний угол, где к конвейеру примыкали несколько «купе» для семейно-групповых наслаждений прелестями местного рыбного рынка. В трех из них