— Правильно, вернись к ним, — произнесла Иннис. — Ты из всех нас единственная дочь рэнда, и хотя за душой у тебя ничего, они все равно говорят тебе «вы». Но, Астрид… не смотри на него так, — шепотом предупредила молодая женщина и покачала головой. — Каким бы добрым и милым он ни казался тебе, это все пустое, ничего не значит. Прими его доброту и внимание и забудь навсегда.

Значит, она заметила. А раз заметила она, заметили, наверное, и другие, как поплыла дурочка Астрид… И хуже всего, если заметил Фэйднесс.

— Не переживай, Иннис, — ответила я так же тихо. — Я отлично понимаю, что у меня слишком мало денег и слишком много жира для того, чтобы надеяться на благосклонность этого каэра.

— И все равно вопреки всему надеешься. Все мы надеемся, — горько произнесла Иннис.

После этого у меня не осталось сомнений, что именно Иннис выпороли тогда на площади за связь с сыном графа Тавеншельда. Но спрашивать об этом я не стала и сказала знахарке:

— Я свой урок выучила и больше не обожгусь на красавчике. Слышишь? — я кивнула на дом. — Снова заиграли музыку. Идем послушаем!

Когда мы со знахаркой вернулись, мужчина из свиты Фэйднесса танцевал кое-как – пространства было мало – с сегодняшней новобрачной, а жених стоял неподалеку и прихлопывал в такт; мы с Иннис тоже стали хлопать, поддерживая танцующих.

И хотя меня все равно так и подмывало поглазеть на Фэйднесса, я уже не плыла и была «трезва». Иннис права: воображать можно что угодно, но реальность все равно сурово опустит на землю.

Кстати о земле – пора бы уже озаботиться приобретением своей. Черт с ней, с усадьбой бабушки, я могу начать и с маленького дома и небольшого огорода. А там прорвемся!

Глава 8

Фэйднесс со свитой недолго пробыли в Тулахе: приехали, на свадьбе погуляли, поохотились пару дней и уехали. Тем лучше: нечего мелькать перед простыми людьми, мечты всякие возбуждать…

Я сказала Дермиду, что хочу купить дом в деревне, но лавочнику моя идея не понравилась, и он разворчался: нет, дескать, в округе дома, который бы кто-то согласился тебе продать, да и нехорошо это, девице одной жить. Я заявила, что девицей была сто лет назад, а потом напомнила, что моя бабушка одна усадьбой заправляла, на охоту ездила и товар на ярмарках сбывала, и до почтенных лет путешествовала верхом. Мне ответили, что Фиона была вдовой, и вообще, Фиона – это Фиона, а я парировала, что Тейг для меня умер, и я в каком-то смысле тоже вдовой стала. Тогда Дермид отвел меня к нашему жрецу, дабы тот меня, глупую, образумил.

Но жрец, вечно пребывающий в блаженной расслабленности, паники лавочника не разделил и сказал:

— Всякой женщине около собственного очага крутиться хочется. Хочет Астрид дом – пусть подыскивает.

— Нет дома! Если бы кто уехать хотел и дом продать, мне бы первому сказали, — отрезал Дермид.

— Х-м-м. Можно и поставить домик.

— Деньги у меня есть, — вставила я быстро.

— А барон что скажет, когда вернется? Что мы заставили Астрид дом строить?

— Да не заставили, а я сама захотела! — всплеснула я руками.

Спор продолжился, и жрец нас выпроводил, а в доме и Лесли на меня насела: зачем ты нас обижаешь, мы же тебя не гоним… Подключились и дети: куда ты от нас, мы к тебе привыкли… Я так и не смогла растолковать приютившей меня семье, что вовсе не желаю их обидеть, а просто хочу, как выразился жрец, «крутиться у своего очага».

Но я и сама понимала, что вряд ли что-то у меня получится, ведь зима близко, и во время заморозков никто не станет ставить мне дом, а купить в Тулахе нечего – никто переезжать-уезжать не собирается, по крайней мере, сейчас. У местных свой темп жизни, череда дел: уборка урожая; свадьбы; сев озимых; убой скота перед холодами; Новогодье; долгая зима; долгожданная весна, и – новый цикл жизни и смерти, труда и отдыха.

В хлопотах дни пролетали незаметно, и вот уже в Тулахе отгуляли вторую свадьбу, на которой, между прочим, невеста уже была с довольно заметным животом. Последовали еще свадьбы, некоторые – «сдвоенные» для экономии, и на все эти праздники, будь они скромными или богатыми, как та, первая осенняя свадьба, приглашали семью лавочника и меня с ними.

Свадьбы привели к беременностям, что логично, и молоденькие счастливые жены стали наведываться к Иннис за советом и укрепляющими травками. Но приходили к знахарке-повитухе, конечно, не только беременные, но и по другим поводам: у кого-то зуб заболел, у кого-то живот, и очень многие простужались с приходом холодов и уменьшившегося светового дня.

Я очень привязалась к Иннис и заходила к ней часто, так что семья лавочника даже стала меня ревновать. Зато Рис, муж Иннис, радовался нашей дружбе: оказывается, за все это время лишь со мной одной из женщин его жена сблизилась за это время. Иннис допускала меня не только в свой дом, но и в свои погреба и сараи, где хранила всякое разное для лечения больных. Знахарка охотно разъясняла мне, для чего нужно то или иное растение, почему так полезен жир, как можно отбелить зубы; я слушала внимательно, но и сама что-то могла посоветовать: во-первых, хоть я и не интересовалась никогда медициной, все же я из другого, более развитого мира, и кое-что отложилось в памяти, а во-вторых, бабушка Астрид тоже смыслила в травах и пользе продуктов.

Я помогала Иннис перебирать травы, процеживать отвары, перемалывать пряности для так называемых порошков – смеси специй; резала ткань на бинты и кипятила; приносила новые стеклянные баночки из лавки Дермида. Но никогда знахарка не позволяла мне остаться с ней, когда приходил заболевший или заболевшая. Меня тут же выпроваживали, и потом о подробностях хвори этого человека я узнавала от соседок, но не от Иннис.

Это, помимо прочего, мне в ней и нравится – она соблюдает врачебную этику, и поэтому люди так доверяют ей. Даже зубы она дерет сама, хотя считается, что для этого нужна крепкая мужская рука.

К зиме следовало пополнить запасы, и как-то Иннис позвала меня с собой в лес за ягодами. Обычно в лес она ходит