— Тебе нужно пристегнуть ремень безопасности. — Это далеко не первое, что я хочу ей сказать, и далеко не единственное, но прямо сейчас это кажется самым важным. Если Лев догонит меня и попытается столкнуть машину с дороги, мне нужно, чтобы она была защищена.

— Что? — Ее голос надломился, и я протягиваю руку, хватаю ремень безопасности и натягиваю его на нее.

— Твой ремень безопасности. Лев идет за нами. Он может попытаться устроить нам аварию.

— Это безумие, — шепчет она. — Это все безумие.

— Я знаю. — Я тяжело вздыхаю, зажимая переносицу пальцами.

— Почему они нас не застрелили? — Ее голос тоненький, тихий, приглушенный из-за того, что она все еще съежилась на сиденье, и мне не нравится слышать ее такой. Ненавижу, что это из-за меня.

— Он не хочет нашей смерти. Он хочет, чтобы мы пострадали, но не так. — Я снова тяжело вздыхаю. — Мой брат самоуверенный. Высокомерный. Он думает, что я не смогу от него уйти. Он так же счастлив продолжать преследование, потому что, по его мнению, чем больше я делаю это занозой в заднице, тем больше я оправдываю все ужасные вещи, которые он хочет сделать. И тем больше свободы мой отец даст ему, чтобы делать эти вещи, если я продолжу усложнять это.

Шарлотта медленно кивает. Я вижу это краем глаза, как она медленно поднимается, тяжело сглатывая, когда она тянет ремень безопасности, поправляя его.

— Он ведь не остановится, да? — Тихо говорит она, и я качаю головой. — Ты говорил правду об этом.

— И кое-что еще. — Я смотрю в зеркало заднего вида, набирая скорость. Прямо сейчас то, что меня остановят, — наименьшая из моих забот. — Как только я решу, что достаточно безопасно остановиться хотя бы на минуту, или, когда нам понадобится бензин в следующий раз, в зависимости от того, что наступит раньше, я куплю дорожную карту. Мы поедем вверх, через Висконсин, а затем на север, более длинный путь. До Вегаса мы доберемся дольше, поэтому это опаснее с точки зрения времени. Но если мы пойдем напрямик и вообще не попытаемся сбить с толку Льва, он просто придет за нами. То же самое касается Брэдли и федералов. И нам нужно будет когда-нибудь остановиться. Нам понадобится еда и сон. Мы не можем ехать на холостом ходу, иначе начнем совершать ошибки.

Шарлотта молчит. Это молчание тяжелее, чем ее предыдущий гнев, потому что, мне кажется, она смиряется с частью этого, нравится ей это или нет.

Я стискиваю зубы, сосредоточившись на дороге. Я не хотел быть для нее этим человеком. Я не хотел быть тем, кто грубо выведет ее на правду мира, где никто не добр, а смерть поджидает за каждым углом. Я сказал себе, что могу заполучить ее и держать ее вдали от всего этого, и это было самым глупым поступком, который я когда-либо делал. Я был эгоистичен, и теперь она за это заплатит. Колодец ненависти к себе в моем животе горек, он кровоточит по моим венам и горит в моей груди. Я крепко сжимаю руль, когда еду, не в силах снова взглянуть на нее.

Ее молчание хуже всего, что она могла бы мне высказать.

Я понимаю, что ее молчание также связано с тем, что она заснула. Страх и адреналин, должно быть, выжали из нее все до последней капли энергии, и я не могу ее за это винить. Я тоже измотан, не сплю только силой воли. Даже пол того паршивого гостиничного номера — это то, что я начинаю вспоминать с тоской.

Я замедляюсь до более разумного темпа, теперь, когда позади меня уже некоторое время нет фар. То, что меня остановят, не самая большая из моих проблем, но это одна из них, и это то, с чем я бы предпочел не иметь дела. Быть в бегах от федералов уже само по себе плохо, а если они нападут на наш след, то начнут предупреждать местную полицию. Последнее, чего я хочу, — это быть в бегах и от обычных копов. Это еще больше затруднит любые остановки.

По иронии судьбы, единственный способ для меня не дать Шарлотте стать соучастницей всего этого, если нас поймают, — это признаться в ее похищении, одном из грехов, в котором я только технически виновен, и только на первый взгляд. Она сама так сказала Брэдли, что не чувствует, что я это сделал. Но если полиция поймает нас, это будет единственный способ удержать ее от того, чтобы пойти со мной на дно.

Еще одна причина попытаться не дать им оказаться у нас на хвосте.

Когда в ночи начинают пробиваться огни еще одного маленького городка, я замедляюсь, подъезжая к первой заправке, которая выглядит достаточно прилично, где могут продавать дорожные карты. Шарлотта на сиденье рядом со мной шевелится, и я слышу тихое урчание ее живота. Она сегодня почти не ела, она, должно быть, голодна и даже если она слишком напряжена или упряма, чтобы признать это, ее тело осознает, что ей нужно есть.

Я не решаюсь оставить ее в машине одну. Не потому, что я думаю, что она убежит, я уверен, что в этот момент она понимает, что бегство бесполезно. Я нужен ей, нравится ей это или нет. Нравится мне это или нет, потому что правда в том, что, если Шарлотте я когда-нибудь понадоблюсь, я не хотел, чтобы это было так.

Я не хотел, чтобы ее заставляли это делать. Но именно это и произошло.

Я искренне боюсь, что, если я оставлю ее здесь, кто-нибудь схватит ее, пока меня не будет, хотя на протяжении многих миль не было никаких признаков возможного хвоста. Это иррационально, но мне снова трудно быть рациональным, когда дело касается Шарлотты.

Я не хочу ее будить. Я наблюдаю за ней мгновение, прежде чем встряхнуться и осторожно открыть дверцу машины, выйти в холодную ночь и запереть ее за собой. Я припарковался прямо перед магазином, так что я, по крайней мере, смогу одним глазом следить за машиной, пока я беру то, что нам нужно.

Первым делом я беру дорожный атлас, поглядывая в сторону машины каждую секунду, пока беру закуски и энергетический напиток для себя, одну из тех кофеиновых бомб, которые будут держать меня в тонусе до самого утра. Я буду чувствовать себя дерьмово, но это того стоит, чтобы отдалиться от любого, кто будет преследовать.