− Будет у тебя и кошка, и собака. Подожди только немножко, − едва сдерживая слезы ответила я, опускаясь перед мальчуганом на корточки.

− Конечно будет! Теперь папка нашелся. Он заберет меня и у меня будет тоже своя квартира. Вот тогда и заведем кошку. А может Люську заберем из детдома. Она хоть и старая, но тоже, наверное, рада будет своему дому собственному. Правда крыс негде будет ловить, ну ничего, привыкнет, − проговорил мальчуган и погладив меня по голове спросил, − а ты папку моего хорошо знаешь? Он какой? Хороший?

− Хороший. Твой папка самый лучший только потому, что он твой, − с едва уловимой грустью проговорила я, не зная, как теперь выпутываться из этой ситуации.

Мальчишку нужно было представить Тузу, а как правильно это было сделать, дабы не травмировать ребенка тем, что его отец – персона криминального мира и сейчас находится в местах, не столь отдаленных, я не знала.

− А у вас с ним чего? – зыркнув из-подо лба на меня неуверенно спросил мальчик.

− У нас с ним? – удивленно спросила я, не совсем поняв сначала его вопрос, а когда до меня дошло, что он спрашивал, я рассмеялась. – У нас с ним ничего. Мы просто друзья, − закончила я фразу, не зная какое слово будет более уместно, дабы у мальчика не возникало более вопросов.

− Ну, раз у него есть такой друг, как ты, значит он точно хороший, − ответил мальчишка, и я поняла, насколько этому худенькому пареньку с искренним взглядом голубых глаз было важно, чтобы его отец был хорошим человеком.

− Хороший, не переживай. Ладно, давай я тебя накормлю и мне нужно будет отлучиться на пару часов. Ты не против, если с тобой посидит моя соседка, тетка Тоня? – спросила я у мальчишки.

− Конечно. Я подожду, не переживай, − улыбаясь ответил веселый мальчуган и вприпрыжку поскакал на кухню, где плюхнулся на диван и смешно болтая ногами начал ждать, пока я приготовлю ему ужин.

Насыпав мальчишке в тарелку картошку и поставив перед ним чашку с горячим какао я уже готова была выть, смотря на то, как мальчуган осторожно проводит своими тоненькими пальцами по причудливым рисункам, которыми была украшена посуда. До меня только сейчас стало доходить, насколько эти ребята, жители строгих стен детских домов были лишены всего того, что зовется словом комфорт. У них не было красивой посуды, не было таких игрушек, не было всего того, что могли дать родители. И хотя я понимала, что все то, что так восхищало этого мальчугана в моем доме было просто мишурой, как тогда мне сказала Софья, но и эта мишура порой приносила пусть маленькие, но радости в жизнь людей. Будь то красивая фарфоровая чашка, оставшаяся по наследству от бабушки, или же милый коврик у подножия твоей кровати, на который ты ставишь ноги промозглым зимним утром, или же уютные занавески на кухне, которые скрывают за своим пестрым покрывалом родные картины твоего любимого города. У этих мальчуганов и девчонок ничего этого не было. Отвернувшись к мойке, дабы мальчик не увидел моих слез, набежавших на глаза, я быстро вымыла кастрюлю и вышла в коридор, где постучалась к моей соседке, Антонине Петровне, добродушной старушке лет семидесяти, в прошлом учительнице немецкого языка и литературы.

− Оленька, рада тебя видеть, − проговорила Антонина Петровна, радостно мне улыбнувшись и откладывая на стоящий рядом комод вязание.

− Антонина Петровна, вы можете мне помочь? Не приглядите за мальчуганом одним у меня дома? А я отлучусь на пару часов и быстро вернусь. Пожалуйста, − попросила я пожилую женщину.

− Отчего же, пригляжу, конечно! – улыбнувшись ответила старушка, прихватив ключи от квартиры она захлопнула дверь, и мы с ней направились ко мне.

− Здравствуйте, − проговорил вежливо Миша, уже успевший убрать со стола и вымыть за собой посуду. – Я Михаил, − представился он женщине.

−Ох, ты какой воспитанный, − подмигнув ему ответила старушка. – А я – Антонина Петровна.

− Очень приятно, − сказал мальчик и помог женщине снять теплую вязанную кофту и повесить ее в шкаф.

− Ну, я побежала? – задала вопрос я Антонине Петровне и когда та утвердительно кивнула, быстро накинув на плечи пиджак выскочила на улицу и помчалась к моему бывшему преподавателю домой.

Жил Андрей совсем недалеко от моего дома, минутах в десяти езды на трамвае. Но я не стала дожидаться транспорт и быстро пошла пешком в нужном мне направлении. После случившегося, когда в сорок первом я ехала на трамвае и началась бомбежка, я испытывала жуткий страх перед таким видом передвижения по городу. Я тогда, помню, упала на пол и не могла пошевельнуться от дикого ужаса, охватившего меня. Все люди ринулись из вагона, а я лежала, накрыв руками голову, пока какой-то детина-солдат не дернул меня, поставив на ноги и со словами «Беги, дура!» не вытолкал меня на улицу. Отбежав всего на несколько метров и спрятавшись за баррикаду, я увидела, как в одиноко стоящий трамвай попала бомба и он разлетелся на куски. Ощущение того, что моя жизнь всего каких-то пару минут назад висела на волоске, напрочь отбила у меня желание ездить на трамваях, хотя раньше, когда еще была маленькой, я дико визжала от восторга, сидя на коленях у отца и смотря на мелькающие за большим окном дома, машины и людей, чем вызывала у него улыбку.

Спустя пол часа я уже стояла у дома Андрея и взирала на красивое здание из кирпича. Я всего лишь раз была подле этого дома, когда в конце первого курса я с несколькими мальчишками и девчонками, такими же нерадивыми учениками, как и я, нарисовали стенгазету со смешными рожицами и подписав ее не очень хорошими словами в день рождения нашего строгого преподавателя тихонько пробрались в подъезд и наклеили наше творение на стену прямо перед дверью в его квартиру. Затем с диким хохотом выбежали на улицу и помчались в университет. Когда Андрей вошел тогда к нам в аудиторию, то все заливались смехом. Некоторые мальчишки и девчонки, у которых с ним были хорошие отношения, строго шикали на нас, но нам было