Поезд ритмично подёргивался, глаза слипались. Я зевал, отгоняя сон, но он побеждал, тем более что нормально уже суток пять не спали. Дни и ночи слились в бесконечную череду чёрно-белых полос. Алиса посапывала, приоткрыв пухлые губки. Я смотрел на неё, смотрел. Ей бы не в войну играть, рискуя жизнью, а лежать в шезлонге на краю бассейна — или что там у них в Золотой зоне? — тянуть через трубочку коктейль, любоваться пальмами, флиртовать с мускулистыми мужчинами… Чем они вообще там занимаются?

Золотую зону я воспринимал как некий семизвёздочный курорт, в сравнении с которым Исла де са Феррадура отдыхает. А как иначе? На фоне Загона с его насквозь прогнившими жилыми блоками и фермой по искусственному взращиванию тварей, это должен быть оазис благополучия и комфорта. Солнце, песок, бирюзовые волны накатывают на берег. По периметру забор и вышки с натасканной охраной, в кондиционированных коттеджах вышколенная прислуга, мелкие пёсики ссут где нипопадя. Красота! Самому бы пожить в такой обстановке, дерябнуть мартини с оливками, а лучше водки с солёным огурчикам. Как я соскучился по огурчикам. Как они хрустят на зубах: хрусть, хрусть…

Это не огурцы. Это уголь под подошвами!

Я открыл глаза как раз в тот миг, чтобы заметить опускающуюся на голову лопату. Хорошо что плашмя, а не остриём. Удар пришёлся по лобной кости, наиболее крепкой части черепа. В ушах удар отозвался звоном, из носа брызнули сопли, из глаз слёзы. На секунду решил — всё. Хрен! Оглушило основательно, но не вырубило. Ухватил лопату за черенок и, превозмогая тошноту и слабость, поднялся. Поезд тряхнуло, меня отбросило к стене, но лопату не выпустил. Вырвал её и носком берца ударил нападавшего под коленную чашечку. Тот заорал, схватился за ногу. На его крик выглянул из будки машинист, подняла голову Алиса.

Я отбросил лопату, заученным движением вынул пистолет и направил на нападавшего. Твою мать… Кочегар. Он валялся на полу, подтянув ногу под себя, обняв её, словно любимую игрушку, и выл:

— У-у-у-у…

Машинист подскочил ко мне, посмотрел умоляюще.

— Нет, нет, Дон! Сын это мой. Сын! Глупый ещё. На ценник позарился. Два миллиона, а? Не стреляй…

В голосе застряла тоска, помноженная на страх. Не стреляй… Я пощупал лоб. Шишка будет. Она уже набухала под банданой, и любое прикосновение вызывало саднящую боль. Захотелось ещё раз от души приложить кочегара по заднице, копчик ему, сучонку, сломать, чтоб сесть долго не мог. Не стал. Убрал пистолет в кобуру и сказал:

— Воды принеси.

Машинист метнулся в будку, вынес фляжку с водой. Я отпил. Горячая, чай можно заваривать.

— До реки далеко?

— Минут через двадцать подъедем, — предано глядя мне в глаза, сказал он.

— Добро, — и махнул рукой, чтоб сваливал.

От реки до Загона оставалось не больше пяти километров, можно было разглядеть поднимающиеся над горизонтом трубы электростанции. Перед мостом машинист притормозил, мы с Алисой спрыгнули на землю. Подождали, пока состав проедет, и спустились к берегу. Я присел на корточки, сунул руки в воду. Хорошо. Разделся до трусов, нырнул. Не останавливаясь, доплыл до середины, развернулся и уже не спеша поплыл обратно.

Возле берега плескалась обнажённая Алиса. Она зачерпывала воду ладонями и лила на голову, подставляю всю себя речной прохладе и солнцу. Я плыл прямо на неё, а когда ноги коснулись дна, пошёл. Остановился лишь когда подступил вплотную.

Сглотнул.

Алиса абсолютно не стыдилась своей наготы. Она как будто специально выпячивалась, дразнила меня, на губах играла полупрезрительная улыбка. Волей не волей вспомнишь цицероновское: о времена, о нравы!

— Ты принципиально нижнее бельё не носишь?

— Тебя это смущает?

— Очень. Особенно после той нашей ночи.

— Хочешь продолжения?

Я не стал лукавить.

— Хочу.

Хотя чего тут лукавить, она же не слепая, сама всё видит.

— Подумаю над твоим желанием.

Я потянулся к её талии.

— Почему не сейчас?

И получил пощёчину, причём на лице Алисы по-прежнему сохранялось блудливое выражение. Я отпрянул, во рту возник привкус крови, наногранды разбудили дремавшую в жилах ненависть. Если схвачу её, прижму. Я сильнее, не вырвется…

Развернулся и прыгнул в воду, охлаждая чувства и мысли. Пошла она, пошла!.. Сука! Вот же… Хотелось думать о ней только плохое, чтобы успокоить взорвавшееся самолюбие… Кое-как удержался. Алиса правильно поступила, а я… Я болван.

Глава 8

Алиса предложила обойти Загон через пустошь, и кратчайшим путём добраться до хранилища старого подвижного состава, то бишь, свалки. Вариант вполне себе реалистичный. Если бы мы сразу воспользовались им, сколько бы народу до сих пор дышало чистым воздухом Территорий. Да и время сэкономили, дня два однозначно. Проблема только в том, что без воды в пустоши не выжить. Я прихватил фляжку машиниста с собой, это пол литра, четыре-пять часов продержимся. А дальше?

Алису, похоже, такие мелочи волновали мало, а я вдобавок озадачился ещё одним вопросом. Машинист обещал рассказать варанам, что высадил нас у реки. В какую конкретно сторону мы направимся, предугадать сложно, но и дураку ясно, что цель — Загон, поэтому охрану периметра усилят. Стало быть, количество патрулей увеличится, риск встречи с ними возрастёт. Стрельбу открывать нежелательно, чтобы не привлекать лишнего внимания и не заявлять во всеуслышание: привет, вот и мы! Одно дело предполагать, что противник может быть где-то рядом, а другое — знать это наверняка.

Всё это я попытался объяснить Алисе. Она кивала, но думала о своём, предоставив мне решать вопросы безопасности.

Было бы намного проще, будь радиус моего восприятия опасности на пару километров шире. Но он не превышал сотни шагов, а патрули обычно занимались тем, что забирались на возвышенности и обозревали прилегающую местность из биноклей. Заметить движущийся объект в таком случае не сложно, поэтому надо либо уходить дальше в пустошь, что в нашем положении точно смерть, либо двигаться ночью.

Что ж, значит, ночью.

До вечера прошли километров восемь. По ту сторону реки тянулись поля, через каждые полкилометра стояли вышки, идти приходилось с оглядкой и подальше от берега. Дважды я прокрадывался к воде, чтобы наполнить пустую фляжку.

К закату сельхозугодия и вышки остались позади, но лишь в темноте мы рискнули переправиться на другой берег. Теперь предстояло самое трудное: пройти по пустоши. Расстояние километров двадцать, за ночь должны успеть, я бы сказал — обязаны, иначе земля, прогретая солнцем до температуры кузнечного горна, вытянет из тел всю жидкость.

Сейчас передо мной лежала