Шрифт:
Закладка:
Я пихнул толстяка.
— Рожей в пол. Быстро!
Он послушно улёгся, я связал его и повернулся к Бородачу. Тот без слов лёг рядом, лишь вздохнул обречённо:
— Вот теперь Василиса меня точно наизнанку вывернет.
— А где она сейчас? — спросил я.
— Да всё там же, в нумере своём.
— В каком ещё нумере? Что за нумер? Отвечай!
Бородач вытаращил глаза.
— Да я как тебе объяснить? Нумер, живёт она в ём. У её там и спаленка, и контора, а внизу подвал, в котором вас держали.
— Где это?
— Я знаю, — ответила Алиса. — Заканчивай с ними.
Девчонка налила чаю в кружку и отхлёбывала маленькими глоточками.
— В смысле… — я вычертил в воздухе крест. — Совсем?
Бородач, вывернув шею, следил за моими жестами.
— Убьёте что ли? Дон…
— Да нет, — поморщилась Алиса. — Рты им заткни, чтоб не орали, когда уйдём.
— Мы не будем орать, — тут же пообещал толстяк. — Вот ей богу!
А Бородач закивал, насколько это было возможно сделать в лежачем положении.
— Не будем, точно не будем.
Но заклепать им рты всё же пришлось, не хотелось рисковать впустую. После этого попил чаю, медленно, с наслаждением. Возле чайника стояло ведро с водой, его опустошил почти наполовину, остатки Алиса использовала для умывания. Пока она приводила себя в порядок, я осмотрел помещение, глянул под нары, под стол, надеясь найти хоть часть своего снаряжения. Ничего. Обыскал толстяка, Бородача, нашёл карамельку, протянул Алисе.
— Будешь?
Она отказалась, съел сам.
На столе среди прочих мелочей лежал планшет, такой же потрепанный, как и всё местное общество. Пока я наслаждался чаем, Алиса пролистала сообщения. Ничего полезного не нашла, сплошь приказы от руководства: иди туда, сделай то, и лишь изредка отчёты подчинённых о проделанной работе. Обычный планшет ни к кому конкретно не привязанный. Алиса попыталась связаться с кем-то в Загоне, но, сколько не пробовала, каждый раз всплывала красная мигающая надпись:
Недоступно! Недоступно!
То ли адресат обнулили, то ли возможности планшета не позволяли совершить запрос.
Выходя со станции, я прихватил стул, сунул спинкой под дверную ручку. Лизун по-прежнему крутился неподалёку, как бы не забрался внутрь да не откусил чего у дикарей.
Стараясь не заступать за грани исходящих от фонарей световых кругов, прокрались к посёлку. Первая справа трёхэтажка являлась одновременно и административным зданием, и личной резиденцией Василисы. На крышах бдела ночная охрана, ещё один часовой сидел на ступеньках крыльца, зевал, поглядывая вдоль единственной улицы. С дальнего конца, оттуда, где располагался лучший кабак в пустоши, доносился приглушённый переливчатый смех. Смеялась женщина, грубый мужской голос наговаривал ей что-то, от чего женщина смеялась ещё переливчатей. Часовой чаще смотрел в ту сторону и от зависти ёрзал задницей по ступеньке.
Я прошёл вдоль стены к крыльцу. Часовой так и не обернулся, поглощённый сценой у кабака. Я легонько стукнул его по плечу, он обернулся, и получил удар в челюсть. Удержал падающее тело и потащил за собой к подъезду. Уверенно, по-деловому постучал в дверь. Тишина. Снова постучал.
— Чево шумишь, злыдень? — послышался надломленный годами голос.
— Дед, тут Шмелю херово, — не растерялся я.
— Чё?
— Шмелю, говорю, херово.
— Кому?
— Да открывай ты уже, глухомань чёртова! Сдохнет сейчас. А у него к хозяйке новость важная.
— Да мне-то шо? Пущай дохнет. До утра открывать не велено, Василиса Степанна отдыхает.
Какой же упрямый консьерж попался.
— Слышь, дедок, я сейчас такой грохот устрою, Василиса встанет, взгреет тебя. Понял?
— Да шоб ты сам сдох вместе со Шмелём своим, — выругался в сердцах дед. — Что ж у вас как не у людей всё. Ночь-полночь… Жди, за ключом схожу.
Ждать пришлось минут пять. Я уже начал оглядываться на кабак, как бы не заметили, но парочке было не до нас. Наконец, загремел вставляемый в скважину ключ, щёлкнул замок.
— Ну давай, проходь.
Дедок оказался ниже меня на голову и настолько худ, что бить его рука не поднялась. За меня это сделала Алиса. Без разговоров она вдарила деду рукоятью револьвера и указала на лестницу.
— Василиса на третьем этаже живёт.
— А на первых двух что?
— Склады. Василиса бабка запасливая.
— Ещё охрана есть?
— Только приживалки. Василиса с ними чаи распивает и в карты режется.
Я не стал спрашивать, откуда она всё это знает, но прежде чем идти дальше, поднял палец.
— Погоди-ка.
В углу под лестницей в куче грязного тряпья кто-то шевелился. Воняло немытой плотью и испражнениями. Там однозначно тварь, но какая… Никак не мог разобрать. Сигналы от неё шли слабые, или умирает, или больная, или… недавно трансформировали. Эта мысль пришла внезапно, как откровение. Да, так и есть, ещё недавно это был человек, и он до сих пор малой толикой оставался им. Основная часть уже переродилась. Сейчас он находился на заключительной фазе. Боль от изменения тела прошла, начинало меняться сознание. Крутились мысли. Ненависть, ненависть, ненависть… Когда-то это был…
Я вздрогнул.
— Кто там? — осторожно спросила Алиса.
Из тряпья выбралась бледная тень и уставилась на нас. Полностью сформированный подражатель. Толстая цепь сковывала задние лапы, удерживая его на расстоянии.
— Штык, — уверенно произнёс я. Тот самый штурмовик, который предал Мёрзлого и которого Василиса грозилась превратить в тварь. И превратила.
— Получил по заслугам, — обрадовано оскалилась Алиса.
Мне показалось, Штык узнал её. Тряхнул башкой и заговорил сквозь зубы:
— Были, были, не забуду. Были, были… никогда… ала-ала…
Я навёл на него обрез.
— Пристрелить? Чтоб не мучился.
Алиса отвела мою руку.
— Нет. Пусть остаётся таким.
Штык, или кто он теперь, склонил голову и медленно отступил под лестницу.
Третий этаж встретил нас тишиной, длинным коридором и дежурным освещением. Алиса придержала меня, знаком показав, что пойдёт первой. Я без споров пропустил даму вперёд. Хочется ей — пожалуйста, тем более что она здесь уже бывала. Добравшись до конца, кивнула на дверь: эта.
Я потянул за ручку. Дверь поддалась неожиданно легко, даже не скрипнула. Комнатка оказалась небольшой и узкой, вагонного типа, широкое окно закрыто ставнями. Перед окном столик, в углу икона, у стены шкафчик. Никаких излишеств.
На кровати носом кверху сопела Василиса.
Я шагнул, задел что-то мягкое, это мягкое взвыло диким кошачьим воем, отпрыгнуло
