class="p1">И тут произошло непостижимое. Над землей рассеялся последний дым, и вот серая живая масса врага стоит и лежит, и становится на колени, и ползает, и бегает, и прыгает. И напирает, вздымая ручные гранаты, поднимая штыки, прямо на окоп.

Рядом с Райзигером начинает гавкать пулемет. Частый огонь из всех стволов сыплется отовсюду.

Боже, что же это! Дюжинами французы вскидывают руки и падают навзничь на землю. Но другие дюжины, плотно сбившись, продолжают продвигаться.

Шипят разрывы ручных гранат. Бушует артиллерийский огонь. А французы… вновь и вновь… французы… всё идут вперед…

У пулемета орут друг на друга. Райзигер не понимает ни слова. Порой стрелки смеются, командир показывает новую цель, один из них торжествует:

– Падаль! Больше не встанет!

Но всё же, всё же – французы уже в окопе!

Райзигер видит, как прямо перед входом в туннель пятеро перепрыгивают через бруствер.

Один из немцев снизу поднимает руку со взведенной ручной гранатой. Райзигер видит, как штык француза вонзается ему в шею. Ручная граната взрывается. Оба взлетают на воздух. Французский офицер перескакивает за бруствер. Распахнутые глаза! Распахнутый рот! Тут же на него набрасывается немец. Офицер поднимает приклад винтовки. Не успел он ударить, как немец хватает лопатку, бьёт – француз катится назад с раскроенной головой.

На нейтральной полосе пляшет огонь немецкой артиллерии. Но врага там больше нет. Там только по второму разу убивают мертвецов, подбрасывают их в воздух, мозжат их в лепешку.

А что же в окопе?

Пулеметный расчет рядом с Райзигером с воем бросает свое орудие и бросается вверх по отвалу. Унтер уже держит француза за горло. Бьет его головой о стену, сбивая с ног.

А потом прочесывают позицию. Живых французов не обнаруживается.

Атака отбита.

Когда Райзигера сменили, он услышал, что рота на его участке понесла небольшие потери: «Всего одиннадцать убитых».

Трупы положили в подходную траншею. Пришлось пройти мимо них.

Хотелось есть, да. Теперь можно пойти к себе на батарею, отдохнуть часов восемь, да… Всё определенно в порядке, он жив, он даже кое-что испытал, да… Когда он сейчас придет на позицию, его, наверное, даже встретят с известным уважением, да…

Он шел мимо мертвецов, шел очень медленно. Подумалось, что сегодня вечером в Германии во фронтовой сводке будет сказано, что атака врага отбита с большими потерями для противника, а у нас потери незначительные. Конечно, одиннадцать человек не играют никакой роли. У нас многомиллионная армия. Вполне понятно, что сообщат о незначительных потерях.

Он взглянул на первого из этих одиннадцати. Это был пожилой солдат с окладистой бородой и обручальным кольцом на правой руке.

Вот этого Райзигер постичь не мог.

9

И вот время пришло, мои единомышленники! Великое, но ужасное время даже самого худшего сомневающегося, самого упорного материалиста приводит к осознанию того, что все тяжкие жертвы, приносимые сейчас немецким народом, были бы напрасны, если бы всё закончилось смертью. Итак, единомышленники! Будьте деятельны в словах и делах во имя высокого учения о загробной жизни, того духовного учения, за которое мы десятилетиями ведем мирную борьбу. Нижеуказанное издательство будет радо предоставить любое желаемое количество пробных экземпляров «Духовных исканий», брошюр и издательских каталогов, а также готово само позаботиться об их рассылке. Всюду готова земля, не хватает лишь семени!

(Освальд Мутце, издатель, Лейпциг, Линденштрассе, 4)

10

Жизнь на огневой позиции шла своим чередом. Всё чаще, в основном ночью, артиллерийский наблюдатель вызывал из окопа огонь. К этому быстро привыкаешь. Для всех орудий расстояния и ориентиры в сети траншей размечены по картам. Пулемет теперь тоже, когда его пускали в ход, работал предписанными кругами. Каждый наводчик даже во сне знал, что делать при каждой команде. Чудовищно скучно. Считалось, что судьба особенно благосклонна к расчету 1/96. Их участок фронта был единственным, где царил покой.

Жили в свое удовольствие. В домике в соседней с вахмистром комнате теперь проживал постоянный командир батареи, молодой лейтенант Штойвер. Но и он не сильно нарушал спокойствие.

Капитан показывался редко. Он явно выказывал этой огневой позиции свою неприязнь. Тут было слишком скучно. Никакого развлечения.

Он проживал с Фрике, вторым лейтенантом, прикомандированным к нему после гибели Буссе, в доме недалеко от выхода на пехотную позицию, в добрых двадцати минутах от батареи. Такая вот причуда.

Он обнаружил единственное уцелевшее здание – белый дом, приземистый и скромный, окруженный сплошными руинами. Со стороны противника его защищали четыре ряда торчавших ввысь деревьев.

О Фрике мало что знали. Однажды он уже был на батарее. Кроме его телесной толщины, ничего примечательного в нем не было. Но ходили слухи, что он лихой волкодав и отлично подходит Мозелю. Оба часто бродили средь бела дня вокруг разбомбленных домов, даже не обращая внимания на то, что улицы Лоретто у врага как на ладони.

11

Передки снабжения 1/96 базировались в деревне Аннай, где-то в часе пешком от Ланса. Ездовые, привозившие вечером на позицию паек и почту, давали восторженные описания своего нового обиталища. Там было как дома, жизнь лучше некуда, война так может продолжаться хоть еще лет десять! Да еще и каждый день, когда их сюда командируют, удается проезжать через Ланс. А там, ха-ха, вот тебе, пожалуйста, – всё что пожелаешь!

Так и засела одна мысль у расчетов на позиции. Всё настойчивее свербело желание – увольнительная в Лансе. Или затишье в Аннае – здесь ничего не происходит.

Конечно, они видели своими глазами, как Ланс временами попадал под обстрел тяжелой артиллерии. Но если не повезет, это может и здесь случиться. И это не повод умерить свои позывы.

Однажды утром Райзигер возвращался из передового окопа подавленным. Ночка выдалась неприятная. Пехота понесла потери. Несколько раненых поместили в укрытие артиллеристов. Там, рядом с ним, они и умерли. По пути на позицию он всё мучился.

Возле дома капитана его окликнул паренек. Появился и сам Мозель. Куда он собрался? На огневую позицию, сменен с наблюдательного пункта в окопе. Рад бы он оказать Мозелю услугу? Так точно. Рядом с церковью в Лансе есть лавка со свежими персиками. Ему надлежит взять у мальчика велосипед, поехать туда и привезти дюжину.

Ланс, Ланс! Никаких раздумий, несмотря на усталость и подавленность. Кроме того, просьба о частной услуге – это же не что иное, как приказ.

Так что на велосипед, и – вперед!

О, впервые за весь год он – в настоящем городе! Широкие мощеные улицы, на въезде красивые белые виллы. Ага, здесь, значит, когда-то жили владетели угольных шахт! Большие сады, прелестные платаны. Их не очень хорошо обихаживают,