менее вы вышли победителями. У меня есть человек, занимающий в иерархии Шамиля неплохое положение. Чего-то большего вам знать не следует. Я могу получать информацию о ближайших планах Турка. Надеюсь, вам это интересно.

– Лично мне – не очень, – улыбнулся я. – Но есть люди, которым это должно быть интересно, не спорю. Небольшое уточнение позволите? Вами движет только альтруистическая забота о благе города? Ни о каких нетрудовых доходах речь не идет?

– А вы язвительный товарищ, Андрей Андреевич. – Меликов не менялся в лице, пожирал меня глазами. – Нет, о бескорыстной помощи мы не говорим. Мы говорим об умеренном вознаграждении, которое вашу кассу не разорит. Вы же держите общак? Хорошо, допускаю, что лично вам об этом пока ничего не известно. То есть мы говорим о взаимовыгодном и долговременном сотрудничестве. Передайте мои слова Мамаю. Кого-то другого посвящать не стоит. Если история всплывет, я буду все отрицать и, уж поверьте, сделаю это убедительно. Связь предлагаю держать через вас. Номер вашего телефона мне известен. Если трубку снимете не вы, буду представляться неким Тихоновым, вашим сослуживцем. Перезванивать не надо, сам перезвоню. Вопросы, Андрей Андреевич?

– Скорее, пожелание. – Сказать по правде, я пребывал в замешательстве. Было видно невооруженным глазом, что я увязаю в делах группировки все глубже. Но игнорировать подобные предложения не стоило (если в них не было скрытого подвоха). – Да, я скажу Мамаю о вашем предложении. Правильно понимаю, что нас отпускают?

– Конечно. – Меликов пожал плечами. – Вас могли бы привлечь за мелкое хулиганство, но сами понимаете, во что выльются поиски пострадавших. Составят протоколы – и вы все можете идти.

– Вопрос – куда? У меня единственное условие: нас увозят от отделения на автобусе и доставляют на Крутую Горку.

– Не много ли вы хотите, Шефер? – Меликов насупился.

Я нервно засмеялся.

– Мы даже квартала не пройдем. Отделение милиции давно оцеплено – и отнюдь не спецназом. Если покалечат хоть одного парня, мы с вами никогда не договоримся. Согласитесь, не такая уж трудоемкая услуга. Я могу идти?

Никто не видел, что я заходил к Меликову. День бежал, не за горами был вечер, в зарешеченных окнах плавали сумерки. На лавочках дремали пацаны, утомленные ничегонеделанием. Подвинулся зевающий Холодов.

– Долго ты что-то.

– Я их очаровал.

– А, ну понятно… – Он закрыл глаза, погрузился в дремоту.

Вернулись с опросов все задержанные, мы сидели, ждали вердикта. Зевали так заразительно, что и менты стали зевать. Кончилось тем, что всех отпустили.

– Эй, бандосы, можете валить, – объявил дежурный по отделению. Пацаны с обреченным видом поднимались, гадая, как долго они смогут продержаться – «там, за углом».

– Можно врассыпную брызнуть, – стал рассуждать Дадай. – Кто-нибудь да спасется, выберется. Но как-то это не по-пацански, да?

Под крыльцом стоял микроавтобус «РАФ» – не то чтобы автобус, но всех мог вместить.

– Садись, босота, – проворчал водитель через раскрытое окно.

– Пацаны, карету подали! – возликовал Фитиль.

Холодов посмотрел на меня как-то странно, но ничего не сказал. Пацаны со смехом полезли в салон, набились как сельди в бочке.

– Да здравствует советская милиция! – пошутил кто-то. – Самая гуманная милиция в мире!

Микроавтобус выехал за ворота. Разочарованно взвыли толкущиеся на тротуаре турки. Пацаны кривлялись из салона, кто-то показывал средний палец, кто-то – чисто российский «рукав на три четверти». Турки даже пробежались за машиной – вдруг остановятся? Самые отчаянные пытались перекрыть дорогу, но водитель пронзительно сигналил – и отморозки уступали дорогу. Пассажиры похохатывали, но в присутствии милицейского водителя все же языки не распускали.

На улице стемнело, в домах зажигался свет. Мы проехали мимо озера, мимо клуба, въехали на территорию жилого комплекса. Местная братва уже просекла ситуацию. Со всех сторон бежали люди. Когда мы встали во дворе, «рафик» окружила толпа. Пацанов обнимали, трясли. Никто не спал, ждали окончания «пьесы». Даже спасательную команду организовали – если от турок отбивать придется. Водитель поспешил развернуться и отбыть на базу. А я лишь в одиннадцатом часу вечера добрался до дома – усталый как собака. Лифт не работал, пришлось пешком тащиться на пятый этаж. Мама перенервничала и, глядя на меня, вытирала слезы. Угрюмо смотрел отец. Почему я должен был что-то объяснять? Все случилось помимо моей воли. Но приходилось оправдываться, говорить какие-то слова… О том, что в сквере была заварушка и кого-то увезла милиция, знал весь массив. Ну, попал в замес, с кем не бывает. Зато отстояли свой асфальт, не дрогнули перед врагом…

Я ловил себя на мысли, что начинаю рассуждать как пацан. С этим делом следовало завязывать.

Ко мне в комнату нагрянула Светка, стала пытать, что произошло на самом деле. Скрывать было нечего: находился в отдыхе, напали турки, увлекся…

– Тебя ничего не смущает? – пытала Светка. – Ты же уже весь ТАМ, пусть ты этого и не хотел. Ты с каждым днем погружаешься в дела банды все глубже… Да все я понимаю. – Моя рано повзрослевшая сестрица махнула рукой. – С волками жить – по-волчьи выть; с кем поведешься – от того и наберешься… Слушай, я за папу сегодня сильно переживала. Мама тоже нервничала, но она хотя бы не больная. Папа весь день таблетки пил, дышал как-то трудно…

Я уверил сестрицу, что все будет хорошо, развернул и выставил за порог. Хотелось только одного – уронить голову на подушку…

Глава пятая

Наутро Мамай смотрел на меня очень странно, озадаченно ковырялся в ухе. Пришлось посвятить во вчерашние события Уйгура и Холода – эти двое пользовались беспрекословным доверием Мамая.

– Знаешь, Шериф, тебе теперь крупный респект, – сказал Мамай. – От лица пацанов и от меня лично. То, что ты детдомовских отделал, – это одно. Никто не просил. Но то, что вчера сориентировался и прижал Шамиля – за это уважуха и низкий поклон.

– Навеки вписан в боевую летопись нашей конторы, – сумничал Уйгур.

Остальные засмеялись.

– Но вот то, что ты сейчас несешь про мента… Извини, Шериф, а не западло договариваться с ментами?

– Только из-за принципа? – возразил я. – Дескать, мусора – это зло, и точка. Извини, Мамай, но говоришь как урка. А ты не урка. И пацаны твои не урки. Они за порядок, за здоровый образ жизни, за страну в конце концов. Лично мне плевать, я в вашей конторе не состою. Но ты сам подумай, что такое хорошо, а что такое плохо. Враг моего врага – пусть не друг, но временный союзник. Меликов представляет силы, которым Турок поперек горла. Тебе он тоже поперек горла. Что плохого в горячей информации? Предупреди он вчера – и все пошло бы не так, не было