Шрифт:
Закладка:
– А если подстава? – предположил Холод. – Что насчет ложной информации?
– Это вы сразу почувствуете. В общем, решайте, Мамай. Я передал, дальше мое дело маленькое.
Мамай, как Чапаев, думал нелегкую думу. Мир действительно менялся, пусть и не в лучшую сторону.
– Что думаете, пацаны? – спросил Мамай.
– Расклад, кстати, нормальный, – рассудительно изрек Уйгур. – Шамиль сейчас презлющий, будет думать о реванше. А мы его мысли не читаем. И вот тут свой человечек в их стане никак не повредит.
– Мамай, Шериф с Уйгуром дело базарят, – немногословно прокомментировал ситуацию Холод.
– Ладно, – решился Мамай, – попробуем. Пусть нам всем и уготована за это адская сковородка… Но больше никому об этом не рассказывать. Знаем только мы – четверо. Что, Шериф, ты еще не с нами? – Мамай насмешливо прищурился. – Уважаю, конечно, твой выбор, но… Тебя уже все знают: менты, турки, детдомовские. Как жить собираешься?
– Не знаю, Мамай, – честно признался я. – Но бог даст, выживу.
Восстанавливаться долго не пришлось. Я почти не пострадал. Прилетело несколько оплеух – практически без отметин на лице, да в боку, где побывал «турецкий» ботинок, неприятно покалывало. День прошел без происшествий. Практически сутки я безвылазно просидел дома – на радость маме и прочим домашним. Третьего мая сел в машину и подался в институт. Девичий образ в голове нисколько не поблек, становился ярче. Было неловко, я смущался – и почему я в драке так не смущался? Побродил по этажам, заглянул в пару поточных аудиторий. Занятия вроде шли, но вяло. То ли праздники сказывались, то ли приближение сессии. Набравшись храбрости, я заглянул в деканат. Секретарь меня узнала, задумчиво уставилась. Я юлил, выражался экивоками, наконец сказал как есть.
– Все понятно, – кивнула работница института. – Гульнур Закирова, группа Т-72, у них занятия должны быть в третьем корпусе.
– Так много групп? – ужаснулся я.
Работница посмотрела на меня с сожалением. Только потом я вспомнил, что первая цифра означает год поступления. Пока искал третий корпус, а затем нужную аудиторию, прошла вечность. Занятия окончились, студенты разошлись. Я неприкаянно блуждал по коридорам, побежал на улицу. Снова пошатался по местному скверу, вернулся в деканат.
– Ну кто же виноват, что вы не обладаете должной прытью. – В глазах секретаря явственно читалось злорадство. За ней в молодости так не бегали. – К сожалению, мы не даем посторонним адреса и телефоны наших студентов, это категорически запрещено, даже не просите.
Но я просил, секретарь была неумолима. От крайних мер пришлось отказаться – мне здесь еще учиться. Имелся номер группы, расписание висело у деканата – и то ладно.
– И здесь вас нечем обрадовать, – поспешила добить секретарь. – Занятия прекращаются, остаются только факультативы. Особа, которой вы интересуетесь, получила разрешение досрочно сдать сессию. Так что на занятиях вы ее не увидите.
Получался замкнутый круг. Никто не знал, когда появится Гульнур. А потом она уедет – и, считай, до осени… Расстроенный, выбитый из колеи, я вернулся на Крутую Горку. Возле дома стояла машина «Скорой помощи». Екнуло сердце, я бросился в подъезд. Ждать лифт не хватило терпения, и я запрыгал через ступени. Как чувствовал, медики приехали к отцу! Я влетел в квартиру с колотящимся сердцем, чуть не сбил с ног какого-то медицинского работника с чемоданчиком. Светка приложила палец к губам, поманила меня на кухню.
– Там мама с ним, я позвонила – она с работы прибежала… перепугалась сильно: папе плохо стало, чуть не упал, еле до стула дошел, весь белый, продышаться не мог… «Скорая» быстро приехала – машина, похоже, рядом была, сразу укол сделали, сейчас капельницу поставили… Хотели папу в больницу увезти, но он не дался – здесь, говорит, умру. Это шуточки у него такие… Кажется, обошлось, скоро закончат, мама на кухне велела сидеть…
Вскоре медики протопали в прихожую, вышли в подъезд и захлопнули дверь. На кухню вошла мама, вся сникшая, потускневшая. Встала к раковине, стала мыть посуду, которую Светка так и не удосужилась вымыть.
– Все в порядке, – прошептала она. – Ну как в порядке? Пока не критично. Давление прыгнуло за двести. Доктор выписал лекарство – оно дорогое… Вроде уснул, пусть отдыхает…
Дорогое лекарство – разве проблема? Главное, чтобы отец жил. Я на цыпочках прошел комнату, заглянул в родительскую спальню. Отец спал, хрипло посапывая. Он сильно постарел, сдавал на глазах, лицо обострилось, превращалось в некую маску. Я вышел покурить на площадку в подъезде, открыл форточку. Настроение было скверное. Я словно уплывал куда-то, и сознание уносилось через стекло, в набухшие вечерние тучи. Скрипнула дверь за спиной, высунула нос Алиса Тихомирова (видимо, в квартиру потянуло дымом), вышла, спустилась на площадку. Она была в домашнем костюме, похожем на пижаму, в смешных клоунских тапках.
– Привет, – прошептала соседка. – Слушай, тут «Скорая» приезжала, медики бегали. Это ведь к твоему отцу? С ним все в порядке? Я его видела только один раз, он почти не выходит из дома, так сильно изменился…
– Болеет человек, – вздохнул я. – Ничего страшного, Алиса, давление поднялось. Если бы было что серьезное, увезли бы в больницу.
– Да, наверное, – согласилась девочка. – Хорошо, если так. Пусть не болеет, так ему и скажи.
– Хорошо, скажу. Как там твои эротоманы? – кивнул я на дверь.
– Да ну их, опять ругаются… Что так смотришь, Андрей?
– Мысль страшная пришла в голову, – Я с усилием усмехнулся. – Ты, вообще… настоящая?
Алиса нахмурилась.
– М-м… Поясни.
– Я тебя вижу в третий раз, как приехал, – и каждый раз мы стоим на лестничной площадке. И кроме нас никого. Мы не встречались ни на улице, ни еще где-то, только здесь… Вот я и подумал – а вдруг ты плод моего воображения? На самом деле тебя нет, я просто выдумал тебя…
– Черт… – задумалась Алиса. – А ведь и вправду… Я все это видела в одном из фильмов по кабельному, не помню, как назывался… Возможно, ты прав, Андрей. Подожди, а где тогда настоящая Алиса?
– Не знаю, может, умерла?
– Может, и так… – Девочка погрузилась в глухую задумчивость. – Но подожди, тогда одно из двух. Либо я, как ты выразился, плод твоего воображения, либо я – призрак
