– Извини, – проговорила я. – Это просто… моя магия. Не хочу, чтобы она тебе навредила.

Перед мысленным взором встали азалии, в ушах зазвучали возгласы боли.

Но папа взял меня за руку и поцеловал тыльную сторону перчатки.

– Ваше благородие! – проговорил он, склонившись в церемонном поклоне.

Титул звучал для меня как песня, хотя я его еще не заслужила. Когда я рассмеялась, вечерний свет, струящийся сквозь занавески, стал еще ярче, цвета тигровой лилии.

«Ты собираешься пожертвовать этим титулом», – зашептала магия.

– Ты… ты выглядишь лучше, – отметила я, отчаянно стараясь заглушить этот жуткий шепот.

– Я и чувствую себя куда лучше после вмешательства Робин… О… Робин! – позвал папа, бросив взгляд через плечо. – Робин! Идите сюда, к нам ведьма заявилась! – Он снова повернулся ко мне и, оглядев мои перчатки, озорно наморщил курносый нос. – Ой, а перчаточки-то новые. И изысканные.

Я крепко сжала папе руку, сквозь ткань чувствуя каждую его мозоль.

– Это Ксавье купил.

Папа вскинул брови:

– Так ты была примерной ученицей, раз получаешь подарки от наставника на первой неделе муштры?

Почему-то от игривого папиного взгляда мои щеки залил горячий румянец.

– Я упорно работала.

На пороге кухни, опершись о косяк, показалась фигура Робин. Эксперименты с преобразующими заклинаниями давали о себе знать. Черты лица стали резче, волосы – индиговыми, рост – куда выше прежнего, и кое-кому теперь приходилось наклоняться, чтобы пролезть в дверной проем.

– Ой, привет, мисс Лукас, – речь звучала прерывисто от сбивчивого дыхания. Последовал поворот к папе. – Вы сказали, что мадам Бен Аммар здесь?

– Вообще-то я имел в виду Клару, – ответил папа, ласково улыбаясь мне. – Чему ты научилась, милая?

Я покачала головой и покрепче стиснула его руку – более безопасное проявление нежности подарить ему не могла.

– Это неважно. Больше всего я беспокоилась о тебе!

Папа фыркнул:

– И напрасно. Робин прекрасно обо мне заботится.

Я поклонилась ученику мадам Бен Аммар и помогла папе вернуться в кресло.

– Робин, как он себя чувствует?

– Вы говорите обо мне как об отсутствующем, – посетовал папа.

В гостиной появилась фигура Робин с саквояжем для снадобий. Во время его открытия я различила улыбку в свою сторону.

– По правде сказать, с каждым днем ему все лучше и лучше.

– И Робин до сих пор меня из дома не выпускает! – папа закатил глаза.

Со стороны Робин донеслось фырканье, похожее на смех.

– Альберт, мадам Бен Аммар требовала постельного режима. Раз уж в постели я вас удержать не могу, то хоть в доме постараюсь. – Из саквояжа показались две бутылочки. – Кашлять цветами он перестал к ночи понедельника. Но у него болит живот, поэтому я даю ему это снадобье каждые шесть часов, – последовали пояснения Робин. – И он придерживается строгой диеты…

– Суп, Клара! – простонал папа. – Столько супа!

Лицо Робин скривилось:

– Мне казалось, что так лучше всего.

– Не слушайте моего отца. Уверена, вы прекрасно за ним ухаживаете.

– Не помню, когда в последний раз ел вишневый тарт, – с тоской проговорил папа.

Казалось, я раздвоилась: лицемерить мне и претило, и нравилось. Я тяжело вздохнула.

– Возможно, твой охранник позволит тебе печь. – Изогнув бровь, я посмотрела на Робин.

Кивок в мою сторону:

– С этим проблем возникнуть не должно. – Из недр коробочки со снадобьями был выужен небольшой блокнот. Я кое-что вспомнила и улыбнулась.

– Мадам Бен Аммар заставляет вести подробные записи, да?

Я поймала взгляд Робин через плечо – и в уголках глаз появились морщинки.

– Она очень педантична. Но мне полезно перенять это качество.

– Вам нравится с ней работать? – спросила я. Моя учеба у мадам Бен Аммар прошла прекрасно, и я очень сожалела, что так ее подвела.

Робин, просияв:

– Да, да, очень нравится. Она умная и терпеливая. Здорово иметь наставника, который так хорошо меня понимает.

На душе стало легче. Мадам Бен Аммар была необходима Робин, у наставника и ученика сложился идеальный тандем.

– Это здорово, – проговорила я. – Пожалуй, она умнейший человек из всех, кого я знаю.

– Да, наверняка. – От нежной улыбки у Робин заблестели глаза. Склонившись над саквояжем для снадобий и торопливо черкнув что-то в блокноте, ученик негромко охнул и вручил мне другую бутылочку, наполненную ярко-оранжевой жидкостью. – Ваш отец принимает и это снадобье. Оно для сердца.

Вот она, встреча с горькой реальностью, которая портила любезности, лишала юмора папины остроты и шутки. Он потупился.

– Как его сердце? – шепотом спросила я.

– Лучше.

Только этого ответа было катастрофически недостаточно, чтобы меня успокоить. Магия крепко стиснула мне внутренности. «Ты убиваешь его», – заявила она.

– Дело в цветочном яде. Пульс у вашего отца по-прежнему нестабильный. – Признание прозвучало так, словно вина лежала на Робин, а не на мне. – Временами он страдает от головокружения и кажется слишком бледным. Поэтому приходится делать так, чтобы он побольше сидел, и как минимум раз в час мерить ему пульс.

Я тяжело опустилась на диван, вглядываясь в лицо отца и в темные круги у него под глазами. Я стиснула юбки и почувствовала, что дышать стало сложнее обычного.

Мое внимание переметнулось к карманным часам Робин, которые служили незаменимым помощником во время измерения пульса папе.

– Самих цветов в его организме больше нет, и нас теперь беспокоит только их яд. Но даже в этом плане ситуация улучшается. – От полной надежды улыбки на щеках у помощника появились ямочки. – Время и магия способны творить чудеса. – Легкое прикосновение к папиному плечу не заставило себя ждать. – Прекрасный пульс!

– Я стараюсь, – усмехнулся папа. Он повернулся к Робин, и от игривой улыбки уголки его глаз прорезали морщинки. – А теперь вот моя единственная, неповторимая дочь вернулась домой после долгой учебы у далекого мага-волшебника. Не думаете, что она справится со мной своими силами?

Я закатила глаза:

– Не пытайся так скоро избавиться от своего целителя. Робин, если желаете, оставайтесь на выходные у нас. Мы будем очень рады.

Повисла пауза.

– Мне придется остаться, – сказано – сделано. – Обычно по выходным я навещаю своих родителей. Мы давно не виделись, но я не хочу бросать вас тут…

Папа махнул рукой, будто отгоняя Робин.

– Возвращайтесь в Куинсборо! Клара сумеет обо мне позаботиться.

Я такой уверенности не испытывала.

– А что об улучшении его состояния говорит мадам Бен Аммар? – спросила я.

– Она заглядывала к нам пару дней назад и считает, что мистер Лукас идет на поправку. Поскольку он пострадал от вашего прикосновения, думаю, что если вы не снимете перчаток, то все будет хорошо.

Я посмотрела на свои обтянутые тканью руки, думая о благословении, об иллюстрациях в учебниках, о будущем, в котором моя магия не причинит никому вреда. Но в реальности такого будущего не существовало – только возможность того, что я навсегда потеряю силу. По крайней мере, в этом случае она никому не навредит.

– Мастер Морвин учит меня накладывать благословение, – сказала я Робин.

Одобрительный кивок.

– Да, мадам Бен Аммар объяснила мне это. Признаюсь, слышать такое было удивительно. Подобные чары невероятно сложны. При мне мадам Бен Аммар накладывала благословение лишь раз. После она напоминала выжатый лимон.

Я скривилась:

– Я знаю, что заклинание сложное. Но, похоже, для папы это единственная надежда выздороветь полностью.

Еще один день. Отец откинулся на спинку вытертого кресла и прикрыл глаза.

– Пап, ты в порядке? – спросила я его.

Он медленно кивнул и улыбнулся:

– Просто немного устал, только и всего.

На столе возникли две бутылочки со снадобьями: зеленая – для желудка, оранжевая – для сердца, – и я поняла, что нам нужна оранжевая.

– Ложку утром, ложку перед сном, – последовали пояснения, а также из хаоса саквояжа материализовалась небесно-голубая карточка мадам Бен Аммар. – Я в курсе, что вы с ней встретитесь завтра, но… на всякий случай…

Я кивнула. Папа уже закрыл глаза и шумно дышал – не с присвистом, а посапывая.

– Думаете, мы своими силами до утра продержимся? – шепотом спросила я у Робин.

– Могу остаться.

Глядя на уснувшего в кресле папу, я вспоминала ленивые субботние вечера. Как читала папе вслух какой-нибудь