Шрифт:
Закладка:
Рози имела успех и среди посетителей. Было в ней что-то пикантное, и от зорких глаз Чопры не ускользнуло, что чересчур фамильярные завсегдатаи порой хлопали ее по широкой заднице, когда она, колыхаясь, пробиралась по залу ресторана. Сама Рози, похоже, ничуть не возражала, но он все же подумывал с ней это обсудить. Он не хотел поощрять распутное поведение своих сотрудников. Да и вообще, это был все-таки семейный ресторан, а не ночной леди-бар со стриптизом.
– Что такое, Рози?
– Шеф хочет срочно с вами поговорить. Он ждет в вашем кабинете.
Чопра упал духом. Он неохотно встал на ноги и медленно побрел к ресторану, пытаясь по пути сосредоточиться на том, как ему неимоверно повезло с шеф-поваром Лакнауваллой.
Азим Лакнаувалла, по его собственным словам, был гением. Он всю жизнь работал на кухнях пятизвездочных отелей и первоклассных ресторанов. Он объездил весь субконтинент, перенимая рецепты и приемы других мастеров. Лакнаувалла ушел на пенсию три года назад, но затем вернулся, чтобы предложить свою кандидатуру на должность шеф-повара в ресторане «У Поппи» – эту позицию ему посоветовал племянник и сосед Чопры, исполнитель поэм-газелей Фируз Лакнаувалла.
Отец шеф-повара Лакнауваллы работал полицейским в далеком Лакхнау, известном как город правителей-навабов. Лакнаувалла-старший погиб в начале семидесятых при исполнении служебных обязанностей – его сбил обезумевший бык во время протестного марша союза индийских фермеров, выступавших против установленных правительством цен на хлопок. У молодого Лакнауваллы осталось тягостное воспоминание о том, как его отец умирал на пыльном кукурузном поле под звуки ударов полицейских палок-латхи и вопли избиваемых фермеров. С того самого злосчастного дня он искал способ почтить память своего отца. Возможность поработать в первом в Мумбаи ресторане для полицейских была слишком заманчива, и он не мог ее упустить.
Чопра сразу нанял Лакнауваллу и испытал огромное облегчение от того, что тот не стал торговаться из-за зарплаты. Он не мог позволить себе ежемесячно выплачивать сумму, к которой привык повар такого уровня. Но Лакнаувалла одним широким взмахом руки развеял все его опасения:
– Чопра, мы же здесь не из-за денег, – рассудил он.
Шеф-повар быстро освоился, и вскоре посетители ресторана стали восторгаться потрясающими блюдами, которые нескончаемым потоком появлялись из кухни.
Проблема заключалась не в нем. Лакнаувалла был человеком творческим и эмоциональным. Это еще ладно. Но нет, Чопра сам создал себе проблему. Он уже в миллионный раз пожалел, что прислушался к просьбам жены «подыскать занятие для мамы». Разве старая карга не тратила все свои силы на то, чтобы отравлять ему жизнь?
Но по настоянию Поппи он назначил Пурниму Дэви администратором ресторана. Он ожидал, что женщина в летах быстро устанет от работы и покинет ее по собственной воле.
Но, ко всеобщему удивлению, теща взялась выполнять свою роль с таким рвением, что заставила понервничать всех вокруг.
Пурнима Дэви умела внушить ужас официантам, что стало залогом быстрого и качественного обслуживания в ресторанном зале. Благодаря цепкой памяти, которая обычно служила ей для учета многочисленных ошибок Чопры, она подмечала каждую мелочь в работе ресторанного зала. Более того, из-за Пурнимы в ресторан перестали заглядывать проходимцы. Те гости, которые вдруг вспоминали, что забыли кошелек дома, поспешно находили деньги в кармане под испепеляюще-презрительным взглядом ее единственного глаза.
Чопра по своему опыту знал, что в ярости Пурнима Дэви была, как Кали, само воплощение ужаса.
Его теща носила только белое сари вдовы, а седой пучок и черная повязка на глазу делали ее когда-то красивое лицо устрашающе суровым. Она наотрез отказывалась надевать ярко-розовую форму, которую Поппи подобрала для сотрудников ресторана.
– Может, мне еще накраситься, как какой-нибудь дешевке? – язвила она. – Хочешь отдать маму в бордель Каматипуры?
Наверное, размышлял Чопра, было неизбежно, что шеф Лакнаувалла и Пурнима Дэви не сойдутся характерами. Они были разные, как день и ночь, и редко хоть в чем-то соглашались.
Он вздохнул. Иногда он так тосковал по работе в полиции, когда заботиться надо было лишь о том, чтобы не получить пулю в лоб.
Шеф-повар мерил кабинет шагами и весь дрожал от негодования.
– Что она на этот раз натворила, шеф?
– Эта… эта… женщина… приказала мне – приказала, попрошу заметить! – не перебарщивать со специями в моем шахи корма с курицей!
Плотный невысокий мужчина затрясся от гнева. На его белом поварском пиджаке разводы от карри затеняли инициалы А. Л., вышитые на нагрудном кармане.
Круглые щеки Лакнауваллы раскраснелись от жары, которая царила в его кухне, словно в джунглях. Его голову покрывала коронная белая шляпа арбитра игры в крикет, хотя Чопра подозревал, что это просто проявление тщеславия, а точнее – неудачная попытка скрыть редеющие волосы.
Чопра не успел ничего сказать, как шеф-повар вновь разразился тирадой:
– Я что, теперь хансама[15], Чопра? Второсортный повар-валла, которому может указывать надутая официантка? А ведь я учился на коленях у мастера Лала Бахадура Шаха! Мои предки были васта ваза[16] при дворах императоров! Вы хоть знаете, о чем перед смертью попросил Акбар, который пятьдесят лет правил на троне? Ни золота, ни наложниц он не просил… Акбар попросил сердце павлина, обжаренное в шафрановом масле, а это блюдо придумали мои предки! Когда генерала Сикандера приказали казнить – его должен был растоптать слон за то, что он осмелился воспылать чувствами к главной супруге императора Джахангира, – знаете, каким было его последнее желание? Поцелуй от утраченной возлюбленной? Нет, сэр! Он захотел в последний раз насладиться вкусом кабули бирьяни[17], который сделал моих предков королями!
Чопра вздохнул, осознав, что вечерние хлопоты только начинаются.
* * *Вернувшись во двор, он увидел, что Ирфан все так же стоит на коленях в грязи и гладит Ганешу по голове.
– Тебя кто-то обидел сегодня, Ганеша?
Слоненок все еще был мрачным, он закутался в пелену тоскливого молчания.
– Не будь таким чувствительным. Люди постоянно делают друг другу больно. Чопра-сэр говорит, что такова уж их природа. Ты должен стать жестким, как я. Тогда будет неважно, как сильно они тебя обижают.
Ганеша открыл глаза. Затем он развернул хобот и поднял его, чтобы коснуться лица мальчика. Он провел кончиком хобота до плеча Ирфана и погладил круглые шрамы от сигаретных ожогов.
– Это сделал плохой человек, – сказал Ирфан, и голос его стал глуше. – Каждый день он пытался сломить мой дух. Но однажды я понял, что никто не может сломить твой дух, если ты сам этого не позволишь. Потому я сбежал. Теперь он меня не тронет. Никто теперь
