Идёт общее прощупывание отношений, Изя.

Но тоже не зарывайся, как бы тебе не пришлось ему купить зимнее пальто.

Давай, малыш, закрепи́м пройденное и сформулируем накопленное.

Вопрос влечёт ответ – раз.

Твои действия – это последствия твоих слов – два.

От тебя зависит, сколько ненужностей ты привяжешь и сколько привязанностей ты отвяжешь, чтоб не остаться одному.

Иди, я поел!

Моя трибуна – кровать.

Я оттуда говорю с народом.

Вы можете поставить эту кровать на трибуну, на Мавзолей, на броневик.

Я могу говорить повсюду, но из кровати.

Стоя – ничего толкового не скажу.

Какое счастье, что мы можем любить друг друга не только весной.

А и зимой.

А и осенью.

А не как животные.

А не как звери проклятые.

А чаще, лучше, задушевнее!

Твой с поцелуем!

Выпивший человек отстаёт от ног своих.

Они идут и идут, оставляя голову позади.

Сменим злобу на темперамент.

Темперамент – на азарт.

Азарт – на энтузиазм.

Посмотрим со стороны только на себя.

Вспомним прежних себя.

Представим нынешних.

И двинемся вперёд без лжи.

Я перед бомжами

Хамом от застенчивости.

Отчаянным от трусости.

Под взглядами решиться на что попало.

Вынимать себя из обстоятельств, чтоб не проявлять силу воли.

Не попадать туда, где принимают решения, ибо не дано понять, что перевешивает.

Ибо правы обе стороны баррикад.

Все пули правы.

Нашего убили, и мы должны.

Всё правильно, если попадёшь в свалку.

И всё правильно, если выскочишь из неё.

Ходить вдоль стены.

Откликаться на всё и от этого озираться и смотреть неловко.

Чувствовать фальшь и быть жестоким.

Слушать всё, ища поддержки.

И думать о себе плохо и не уметь ничего.

И от этой работы воображением трудно подойти к человеку.

Жить всё тяжелей и всё быстрее.

Отрастить бороду.

Купить шляпу и тёмные очки.

Ещё добавить алкоголь.

Подумать о себе тепло…

Это почувствуют окружающие.

Влезть без очереди в очередь за дешёвой водкой.

Цыкнуть на продавщицу:

– Катерина… Ребята ждут… А я что, не из очереди? Стой! Стой камнем, обносок! Катюнь, от белого до чёрного по одной…

Что ты суетишься, козёл сиреневый?! Ты когда должен лежать под забором?

Граждане! Очередь – это свободное построение свободных людей, в порядке подхода с одной и подвоза с другой стороны баррикад.

Наличие двух-трёх прущих против часовой стрелки только развлекает стоящих и придаёт оживление всему организму.

Кто меня не знает? Я знаменитый!

Я, оказывается, здесь живу и буду бить рожу всем, кто меня не знает, и палкой всех, кто меня не хочет знать.

Отцы, члены свободного построения свободных людей!..

В порядке не совсем живой очереди моё прибытие к вам – большой праздник и наслаждение.

Я ходил к интеллигентам, но не достиг своего.

Своего я достигну здесь.

Я его найду.

Я его, падлу, разыщу, и мы подружимся.

Отцы! Нас объединяет тронутость!

Слеза, дрожащая в каждом.

Это сочится рана, открытая всем.

Сомкнёмся ранами.

Я расскажу, что там, в колеблющихся рядах интеллигенции.

Кто сказал: «Ничего хорошего?»

Ты прав, сынок, не опирайся на сигарету, держи её легко…

Как живёшь, так и держи.

Твоя опора – ноги, не забывай.

Ищи их и находи.

Старость – в ногах, малыш.

Твои рассуждения должны опираться на прочную основу дрожащих ног.

Мы примем С2Н5ОН и пойдём крушить их автомобили.

Катюнь, продвинь очередь, убери эту синь больничную.

Четыре часа держится на ветру, весь разговор убивает.

Не хватайся за стол руками.

Поддерживай разговор непринуждённо…

Скажи, Аркадий, тебя насильно не лечили?..

Значит, мало…

Твоя фамилия уже значения не имеет.

Это другой разговор.

Держи бокал… Нет…

Молчать ты будешь не здесь.

Ты молчать будешь в четвёртом подъезде на втором этаже у радиатора.

Чтоб не пугать дам, возьми газету «Коммерсантъ» и твёрдо держи перед собой.

Кого ты оставил из близких?

И где она?.. В очереди…

Катюнь, вот тебе полтинник для его жены.

Можешь не считать.

У меня порциями для друзей.

И тебе?.. Василий…

Ты же умелец. Ты же этот кожух прибалчивал…

Не сболтил? Да, процент попадания низковат болтом…

И гаечкой на болт… Метрической, дюймовой…

Американская резьба довела тебя до нашего коллектива…

Чтоб показать, как я тебя уважаю, перестаю острить…

Да, Василий, это я острил…

Слышишь, как вся эта мудозвонь задрожала?..

Наша очередь стоит в дерьме.

Стоя за дерьмом.

Снаружи мы очередь, а внутри – коллектив.

А кто смотрит на нас невооружённым взглядом, тому мы внушаем ужас.

А я считаю, что только в нашей среде расцвет личности происходит несколько раз в день…

Сынок, это мой сольник…

Я арендую зал и оплачиваю публику.

Катюнь, налей ему – счёт мне.

Длительное пребывание в скандальных рядах интеллигенции привело меня к вам…

Я занимался чужим делом.

Я пел и танцевал, разгадывал шарады авторитарной власти, будоражил словом и без того взбудораженных юристов.

Я искал бедных, меня искали богатые.

Меня легко найти по взрывам хохота.

В результате я заработал комплекс, закрепостился и не мог мочиться на дерево.

Не надо хохотать!..

Я несколько раз мчался наперегонки с новым населением России.

Но пи́сать за десять рублей так и не научился.

И когда мой друг – пожилой хиппи Рост – подвёл меня к забору симферопольского аэропорта и сказал: «Писай, – за рубль я посторожу», – я понял, Катенька, как я отстал…

Я не смог отматывать от общего рулона и садиться в темноте…

Я любил простор и пейзаж.

Я не получил друзей, но поклонников…

А переход поклонников в противников – мгновенный.

Я стал наблюдать их скопления у других ног.

Они переметнулись строем, как рыбы…

Я крикнул: «Я здесь!»

Они сказали: «Видим».

Они шепнули: «Видим».

Они шепнули: «Любим».

Они запели: «Слава тебе!»

Но пели у ног другого.

А что я обнаружил, глянув внутрь себя, – истерзанность свободой.

А крик колеблющейся интеллигенции: «Позицийку нам дайте… Свою позицийку…» – меня доконал.

И я ушёл в партизаны. Я с вами.

Вот ты, Василий, сынок, как ты относишься, например, к грузинско-осетинскому конфликту?..

Постой, Василий, не надо столько мата.

Мат должен быть коротким.

Ты на чьей стороне в грузинско-осетинском конфликте?

Так и я на нашей…

Но нас там нет.

Я же тебе сказал: грузинско-осетинский.

Мы оба на нашей стороне, которой там