Сейчас она есть.

Сейчас он российско-грузинский конфликт, что ли?

Во всяком случае, мы должны кричать на Запад.

Давай на Запад кричать, Василий!

Где Запад?.. Компас есть?

Кричим в сторону Минска…

Нет, нельзя…

Надо через Минск.

Давай в сторону Киева.

Через Киев туда и туда.

– Куда?

– Куда-куда. Ты кого проклинаешь – Запад? Ну и давай в сторону Внукова.

Давай:

– Ах вы, суки!..

Мы не Внуково проклинаем.

Давай между Внуковом и Минском:

– Ах вы, суки, подонки, сколько можно душу мотать? Присоединяйтесь, падлы, к нам.

– В чём?

– Во всём! Чего вы всё время против? Давайте вместе… Что?

– Что?

– Что вместе? Василий…

– Выпьем!

– Верно!

– Точно…

Но мы уже пили вместе.

Не хотят они пить с нами…

Не умеем, говорят, себя вести.

– Ах вы, сволочи, вонючки, мерзоты небоскрёбные…

Вот я и говорю, как враги – они классные…

И нам сразу жить хочется…

И мы туда и «Су-400», и «Искандер», и «Тополя»…

Не ля-ля-тополя.

Это ракеты, сынок.

И нам сразу интересно стало, представляешь?!

Ты, твоя жена, этот сиреневый, я, лысый этот, кривой и этот на протезе – все стоим у стойки с пистолетами…

Не бомжи, а офицеры, блин, Василий.

Дважды рядовой Михал Михалыч.

Ефрейтор Гольдберг.

И грузин возьмём.

Пусть пьют при погонах, но без оружия.

У них что хорошо – поют.

Многоголосие называется.

У нас как многоголосие, так сразу мат.

У них без мата.

А воевать мы с бабой хотим, Василий…

Тогда позиция наша: кричать на Запад, но не воевать…

Зачем долго?

Утром прокричал, днём прокричал – можно три раза в день…

Лаконично и патриотично.

Всё, Василий.

Ты можешь матом… Но не так длинно.

Ну всё, Василий, всё…

Катюнь… За мой счёт всем благодарным…

Василию двойной…

Вася, двойной виски – это не два гранёных стакана.

Это сорок грамм, Вася…

Двойная водка – это не два стопаря…

Василий, ты мне нужен.

Как собеседник.

Кофе Васе – американский.

Опять Вася матом…

Американский не сам кофе, пей свободно.

Это способ варки.

Ну, дай ему араба.

Как его эта резьба измучила…

Вот такая у меня была позиция.

Я нарезал наоборот.

Я почти перестал пить.

Завёл одну женщину.

И чуть ли не сел на диету.

Диета – это вам знакомо. Это не жрать. Вот так.

Нет, наоборот – у тебя всё есть, а ты не жрёшь и всё!

Я потерял живот, друзей и уже собирался сходить в консерваторию, где находят прибежище осколки инженерного состава.

Я судорожно поднялся до глубин философского романа.

Над которым вкалывал две недели.

Я один, безоружный, бросался на глыбу «Улисса»… Джойса…

Нет, дорогой, это не торт…

Это огромное и толстое достижение мировой литературы.

Это когда мы говорим и думаем одновременно.

Я тебя научу.

Нет, отец, не обижайся, но ты, когда говоришь, ты в этот момент не думаешь – ты заботишься о произнесении букв в словах…

У Джойса они думают и говорят…

Сам способ интересный, если бы это кого-то волновало…

Наша беседа тебя волнует.

Сынок, я бился над Улиссом и под ним…

Ничтожен, братцы…

Ты что, Василий, чтоб я принёс и вслух читал, не забывая вам налить?

Два месяца читать?..

Нет, на свободе не осилим, возьмём в тюремной библиотеке…

Он там есть. Он там не опасен. Прочитав «Игру в бисер», ударившись о Музиля и Улисса, борясь со сном и содержанием, я не стал добрее, и не уехал на Кавказ, и не разлюбил женщин, хотя роман этого требовал.

Я плюю на устриц.

Есть тысяча способов уйти от мира, не лишая его своего присутствия.

Вы, друзья мои, тот же лес, та же трава.

Я заказываю вам шелест и оплачиваю его.

Что у тебя?..

Нет! Из бокового кармана здесь не пьют.

– Кто гнал?.. Родственник из буряка…

Очень может быть…

Вам как сказали, что роза пахнет, а самогон воняет, вы так и живёте…

Единственное, чему я вас научу, – работать головой.

Если у меня ещё будут деньги, я вам расскажу, что я видел в их театрах и кино…

Это такой постмодерн…

Но об этом потом.

Катюнь, по одинарному, а то у них рассеивается внимание…

Не надо…

Я там одурел от слова «спасибо» и от криков «ваши аплодисменты»…

Вася, зааплодируй мне…

Стой! Я пошутил…

Да я понимаю, что не за что…

А у них аплодируют по просьбе, по команде. И смеются так же…

«Не вижу ваших слёз!..»

«Не слышу ваше хохотанье!..»

А от слова «спасибо» у меня ангина.

Мне его говорили. Я его говорил…

Самое невозможное – благодарность кому попало.

Лучше деньгами – ты прав.

Там есть целый район, где живут одни писатели… Ещё с советских времён.

Не надо, сынок… Я могу доказать, а ты только матом…

Есть такой район…

И метро к нему идёт…

Бьёмся… Все завтра поедем…

Ходят по улицам, в очередях, в аптеках…

Одни писатели из окон выглядывают…

Хромые, косые… Одни писатели…

Масса… Скопление…

Уродило их в советское время, до сих пор живут.

Теперь их ещё больше.

Все прохожие писатели.

А всё равно что, романы, пьесы…

А спорим, есть люди, которые читают…

Так я же тоже им был.

Они считают, что влияют…

Мол, все его прочтут и не будут воевать…

Хотя раньше все читали и воевали.

Они говорят, литература сложна, а жизнь короче.

В общем, «ну да» – это одно.

А «да ну» – это другое.

Нет, Василий, там совсем другая жизнь.

И все не живут, а ведут себя.

Один себя нормально ведёт.

Другой не умеет.

Вдруг поцелует тебя.

И все женщины целуют тебя без чувств.

Вдруг поцелует или запоёт.

К мужчинам тянутся мужчины…

Да… Ты слышал… А я видел…

Зрелище не для слабых.

Откуда я знаю…

Значит, и в мужском теле что-то есть…

Наверное, если тебя помыть, опрыскать, протереть, может, и к тебе потянутся мужчины.

Может, и заработаешь, если не будешь пить.

Юноша, как осуществить мечту?

«Если за неё выпить?» – говоришь ты.

Вот если за неё никогда не пить – осуществишь, клянусь…

Но всё равно потом…

Придёшь, как я, к свободным людям на простор.

А кто-нибудь пил коньяк?

Хотите попробовать? Екатерина! «Мартель» – немолодой, как мы.

Для нас по глотку…

И разойдёмся на сегодня…

А то я что-то заговорил стихами, мне срочно ночь нужна… Прощайте.

Сегодня, как и позавчера, ибо вчера у нас уже нет, единственной силой, не утерявшей чувство справедливости, не врастающей в землю при