— Известно, откуда она выезжает?

— Да. По-видимому, от Таруми.

— Если хочешь повидаться с ней, ступай...— «А мне уже некогда с тобой говорить» — этих слов он не сказал, но они послышались Сёдзо в едком тоне господина Масуи.

— Наверно, было бы неудобно не подождать ее?

— Это уж твое дело,— на этот раз с явным раздражением бросил Масуи и, чуть сутулый, невысокий, с седеющей головой, широким шагом проворно пошел вперед.

-— Разрешите мне на этом сегодня откланяться.

Масуи уже не удостоил его ответом. У подъезда стоял огромный черный паккард. Итак, сначала в главную контору, затем с таким-то встретиться, с таким-то связаться по телефону, тому приказать, того отчитать, потом мчаться туда-то — клубок намеченных на сегодня дел вращался в голове Масуи быстрее, чем колеса его автомобиля. Работа его концерна была связана с работой того огромного двигателя, который, весь в крови, дико ревел и содрогался, приводя в движение правительство, армию, дипломатию, экономику — весь общественный механизм в целом. Третий кабинет Коноэ был придавлен прессом вашингтонских японо-американских переговоров, на которых Америка в качестве первейшего условия выставила требование вывода японских войск из Китая, а японские военные отвечали на это решительным отказом. Вопрос стоял так: когда нынешний кабинет будет сброшен, начнется война. Для японских финансистов это означало бы разрыв традиционных связей с долларовой и стерлинговой зонами, и поэтому Масуи сейчас был так занят, что, выступай он на земле в пяти воплощениях, все они были бы не лишними. Короче говоря, вопрос о замужестве Марико среди всех этих дел огромных масштабов был мелочью. Двадцать минут, которые Масуи уделил сегодня утром молодому человеку, ее жениху,—вот все, что он мог выкроить из своего дневного расписания.

Автомобиль умчал Масуи в одном направлении, а Сёдзо повернул в другую сторону и зашагал в тени кипарисов, высившихся над старой кирпичной оградой особняка. Хоть и по другим причинам, ему сейчас, как и Масуи, было безразлично, повидаться или  не повидаться с Мацуко. После объяснения с Марико он уже встречался с ее тетушкой. Вернее, она уже дважды его допрашивала, и сегодняшний ее разговор, без сомнения, был бы повторением тех же самых надоедливых глупостей. Ему хотелось хотя бы на час раньше попасть в библиотеку. Если работа его прекращается (как он договорился с Масуи), прежде всего необходимо сообщить об этом доктору Имуре. Хотелось также поскорее привести в порядок дела, чтобы не оставлять после себя хвостов.

Когда он из тихого квартала особняков вышел в переулок, из которого видна была асфальтированная улица с двумя ярко блестевшими полосками трамвайной линии, как раз подходил трамвай. Сёдзо заторопился, но не успел — трамвай уже покатил дальше. От досады Сёдзо прищелкнул языком. Ему даже показалось, что вожатый нарочно не подождал его, увидев, что он спешит к вагону. Обычно Сёдзо на этом пути не садился в трамвай. Но сегодня ему хотелось как можно скорее попасть в библиотеку и взяться за свои дела, а главное — написать письмо Марико. Десять дней назад они расстались в Каруидзава, Сёдзо вернулся в Токио и теперь писал ей ежедневно, но не письма, а открытки, которые можно было дать прочитать любому. Что же написать сегодня?

«Был на Хаясимати. Виделся с дядюшкой и обо всем с ним переговорил. С отъездом ко мне на родину все как будто складывается согласно твоему желанию, Мариттян. Поэтому будь спокойна. Тетушка сегодня отсутствовала — была у Таруми, и я с ней не виделся. В Токио все еще очень жарко. Стрекочут цикады. Тоскую по прохладному ветерку, пробегающему в лиственничной роще».

Стоит написать в конце эту лирическую фразу, и открытка не уступит длинному любовному посланию в запечатанном конверте с тремя марками. Но, как ни странно, Сёдзо не хотелось писать такие письма. Он стеснялся Тацуэ, у которой до сих пор гостила Марико. А главное, ни ему, ни ей не нужны были заверения, какими обычно обмениваются влюбленные. Ведь оба они знали, что их любовь, зародившаяся давно, выросла и расцвела с той же неизбежностью, с какою дерево уже в пору листопада начинает неуловимо для человеческих глаз готовиться к весеннему цветению.

Оглядываясь на прошлое, вспоминая юность своей невесты, Сёдзо ясно видел, что его всегда тянуло к этой девочке, такой непохожей на других, а большая разница в возрасте (он был старше ее на десять лет) внушала ему бережную братскую привязанность к ней, и эти привычные их отношения придавали какой-то чистый характер вспыхнувшей сейчас любви. Просыпаясь утром, он думал о ней: проснулась ли она? Когда ел, думал: а что ест она? Марико постоянно была в его мыслях, он старался представить себе, что она говорит и что делает. Когда ложился спать, перед глазами его вставала фигурка Марико, какой он видел ее утром знаменательного дня, когда она после обморока лежала в маленькой комнатке. Но это наполняло все его существо лишь чувством глубокой нежности, радости и восторга. Бывало, что молодая кровь горячей волной пробегала по его жилам, но порывы страстного влечения смягчались чувством светлой привязанности и не доставляли ему мучений, а радовали и согревали сердце. Ему казалось, что даже физически это совсем иное чувство, чем то грубое, пошлое желание, которое влекло его к госпоже Ато. С ужасом вспоминая о пропасти, в которую он скатился, он не знал, как ему благодарить Марико, спасшую его, поднявшую его со дна этой ямы. Оставляя незаконченной работу в Восточной библиотеке и рискуя тем самым навлечь на себя обвинение в безответственности, он хотел возвратиться на родину не только потому, что там Марико будет лучше, он сам хотел очутиться подальше от особняка госпожи Ато. Так грабитель старается поскорее уйти от места своего преступления. Но больше всего желал он помочь Марико осуществить ее мечту. Голубое сверкающее море, маленькая школа, скромный домик, вяз во дворе и две белые козочки. Милое, похожее на детскую сказку видение постепенно становилось и его мечтой. Для него тоже найдется там дело. В истории этого уголка острова Кюсю, связанной с проникновением христианства в Японию, встречались- эпизоды, заманчивые даже как сюжет для романа. Чем было вызвано обращение в христианство властителя княжества Бунго—Франциска Отомо Сорина? Чисто религиозными побуждениями или политическими расчетами? А приверженность его жены к буддизму и развод супругов на этой почве? Выяснение запутанных вопросов на основе документального исторического материала было, можно сказать, давнишней его мечтой. Укоренившиеся в Юки политические распри, соперничество местных тузов, гнет семейных