Я перечитывал каждую строчку, каждую цифру, выискивая уязвимые места, которые могли бы атаковать Студенцов и его союзники. Усталость наваливалась тяжелым покрывалом, но адреналин и осознание важности момента держали в тонусе.

На рассвете я подошел к окну. Дождь наконец прекратился. Первые бледные лучи солнца пробивались сквозь тучи, озаряя мокрые московские крыши.

Новый день. День, который мог стать либо вершиной наших достижений, либо началом конца.

Я достал из внутреннего кармана пиджака фотографию промысла, сделанную с холма в ясный зимний день.

Четкие линии нефтяных вышек на фоне бескрайнего снежного пространства. Нефтепровод, уходящий за горизонт. Люди, маленькие фигурки, работающие слаженно, как единый механизм.

Возвращаясь к столу, я заметил, что Головачев уже проснулся и моет лицо холодной водой из графина.

— Который час? — спросил он, промокая щеки носовым платком.

— Шесть утра.

— Вы так и не ложились, Леонид Иванович? — обеспокоенно спросил он.

Я отрицательно покачал головой:

— Нет времени. Еще нужно подготовить демонстрационные материалы для выступления. И я хочу еще раз просмотреть обоснование с учетом новых данных о дебите скважины.

Головачев подошел к столу, просматривая исправленные документы:

— С новыми показателями экономическая эффективность промысла выглядит еще убедительнее. Студенцову будет трудно оспорить цифры.

— Он попытается атаковать с идеологических позиций, — заметил я. — Бауман и Величковский правы, нужно подготовиться и к этому.

За следующие два часа мы окончательно сформировали пакет документов для комиссии: экономическое обоснование, технические отчеты, заключения специалистов, сравнительные таблицы эффективности.

В восемь утра прибыл посыльный с пакетом от Полуэктова. Официальное заключение Артиллерийского управления о стратегическом значении высокосернистой нефти для оборонной промышленности. Документ с грифом «Для служебного пользования» мощный козырь в предстоящей схватке.

Ровно в девять мы с Головачевым вышли из квартиры и сели в ожидавший нас автомобиль. Москва уже кипела утренней жизнью. Трамваи звенели на поворотах, прохожие спешили на работу, мальчишки-газетчики выкрикивали заголовки утренних газет.

Степан молча вел машину по московским улицам, умело лавируя в потоке транспорта. На его непроницаемом лице не отражалось никаких эмоций.

Мы приехали за полчаса до начала заседания.

— Идемте, Семен Артурович, — наконец сказал я, решительно направляясь к высоким дверям. — Нас ждет интересный день.

Головачев молча последовал за мной, крепко сжимая портфель с документами, нашим единственным оружием в предстоящей битве.

Глава 9

Решающее слово

Зал заседаний ВСНХ встретил меня гулким эхом шагов по натертому до блеска паркету.

Массивные дубовые панели на стенах поднимались почти до самого потолка, создавая ощущение монументальности и основательности. Высокие окна с тяжелыми бордовыми шторами пропускали достаточно света, чтобы не включать электричество, но недостаточно, чтобы развеять официальную полутьму.

В центре зала располагался огромный Т-образный стол, покрытый темно-зеленым сукном. Во главе — резное кресло председателя, по бокам — стулья для членов комиссии.

Перпендикулярная часть предназначалась для приглашенных экспертов и докладчиков. Вдоль стен стояли дополнительные стулья для наблюдателей и секретарей. На стене висел большой портрет Сталина в простой деревянной раме.

Когда мы с Головачевым вошли, зал уже наполнился людьми. Члены комиссии занимали свои места, переговариваясь вполголоса.

Студенцов в безупречном костюме английского сукна стоял у головного стола, просматривая какие-то бумаги. При нашем появлении он поднял глаза и слегка кивнул, изобразив нечто среднее между приветствием и снисходительной улыбкой. Рядом с ним стоял уже знакомый мне Курчинский, председатель комиссии, тот самый, что в прошлом году так хорошо подпевал Студенцову.

— Леонид Иванович, я подготовил вам место здесь, — Головачев указал на стул в перпендикулярной части стола, прямо напротив председательского кресла. — Отсюда хорошо видно всех членов комиссии.

Я быстро окинул взглядом присутствующих, мысленно сопоставляя лица с моим списком. Из пятнадцати членов комиссии уже присутствовали двенадцать.

Наши союзники, отмеченные в списке зеленым, держались несколько обособленно. Гаврюшин из Артиллерийского управления, подтянутый, сухощавый, с цепким взглядом и аккуратно подстриженными усами; профессор Желтовский, представитель академической науки, с седой бородкой клинышком и золотым пенсне; Постышев из Московского горкома, крепкий, румяный, с характерной рабочей хваткой в движениях; и неожиданно седой, благообразный Комаров, секретарь топливной секции, которого Мышкин считал нейтральным.

«Красные» в моем списке, сторонники Студенцова, держались уверенно, словно исход заседания уже предрешен. Особенно выделялся Сурков из Главнефти, грузный мужчина с неестественно красным лицом и маленькими, глубоко посаженными глазами.

Рядом с ним Махров из планового отдела, тощий, с дергающимся веком, постоянно что-то записывающий в блокнот. За ними Козлов из ВСНХ. Пришли также Лысенков из финансового отдела и Тарханов из партийного комитета, типичный аппаратчик с бесцветным лицом и цепким взглядом.

Нейтральные члены комиссии держались отстраненно. Они избегали длительных контактов как с нашими сторонниками, так и с людьми Студенцова. Звинцов из хозяйственного отдела, Дроздов из технического управления и Бондарев из контрольно-ревизионной комиссии.

Последним вошел Зайцев, представитель наркомата юстиции, молодой человек с аккуратно зачесанными назад волосами и цепким взглядом. Он должен следить за соблюдением формальностей.

Я расположился на отведенном мне месте, аккуратно разложив перед собой документы. Головачев сел рядом, готовый в любой момент найти нужную бумагу или предоставить необходимые цифры. Величковский сидел поодаль у двери, как приглашенный эксперт.

В десять часов Курчинский взглянул на карманные часы и направился к председательскому креслу.

— Товарищи, предлагаю начать заседание комиссии по вопросу эффективности и целесообразности дальнейшего функционирования Татарского опытного нефтепромысла в его нынешнем организационном статусе, — произнес он, обводя взглядом присутствующих. — Позвольте напомнить регламент: сначала доклад представителя промысла товарища Краснова, затем содоклад по результатам проверки Главнефти, вопросы к докладчикам, выступления экспертов и членов комиссии, обсуждение и принятие решения.

Курчинский говорил размеренно, с едва заметным придыханием.

— Поскольку товарищ Орджоникидзе задерживается, предлагаю не терять время и начать работу, — продолжил он. — Возражения есть?

— Я считаю, что следует дождаться товарища Орджоникидзе, — неожиданно возразил Постышев. — Этот вопрос имеет стратегическое значение для промышленности, и начинать без наркома было бы преждевременно.

Курчинский слегка поджал губы:

— Товарищ Постышев, мы не знаем, сколько придется ждать. У наркома плотный график. Он может появиться через час, а может и вовсе не прийти.

— И все же предлагаю подождать, — поддержал Постышева Гаврюшин. — Тем более что речь идет о промысле, имеющем оборонное значение.

— Хорошо, — Курчинский прервал начинающийся спор, — сделаем компромиссное решение. Предлагаю начать с технической части доклада, а к обсуждению принципиальных вопросов перейдем после прибытия товарища Орджоникидзе. Товарищ Краснов, вы готовы?

Я поднялся, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Критические от сторонников Студенцова, выжидающие от нейтралов, поддерживающие от наших союзников.

— Готов. Разрешите начать?

— Прошу вас, — Курчинский величественно кивнул и опустился в кресло, всем своим