— Здесь заключение Артиллерийского управления. О стратегическом значении промысла для обороны страны. Прошу приобщить его к материалам комиссии.

После Гаврюшина слово попросил профессор Величковский. Как приглашенный эксперт, он занимал место в конце стола. Его седая бородка и золотое пенсне придавали ему вид академического мудреца.

— Товарищи, — начал он, прокашлявшись, — я представляю научно-технический совет Промышленной академии. Мы тщательно изучили материалы по Татарскому промыслу, особенно методы переработки высокосернистой нефти.

Величковский достал из портфеля объемистую папку:

— Наш вывод однозначен. Технология, разработанная на промысле, является прорывом в отечественной нефтехимии. Впервые в мировой практике решена проблема эффективной переработки нефти с высоким содержанием серы. Это открывает перспективы освоения новых месторождений, ранее считавшихся малоперспективными.

Он перешел к научным деталям:

— Особо хочу отметить роль каталитического крекинга по методу профессора Ипатьева. Эта технология позволяет получать высокооктановый бензин, не уступающий по качеству лучшим мировым образцам. А с учетом модификаций, внедренных на промысле, качество продукта даже превосходит американские аналоги. Кроме того, на промысле создана уникальная научно-производственная база. Исследовательская лаборатория работает в тесной связи с производством. Это позволяет оперативно внедрять новые разработки. Это модель взаимодействия науки и промышленности, которую следует распространять и на другие отрасли.

Он положил на стол папку с документами:

— Здесь заключение научно-технического совета Промышленной академии, подписанное тремя профессорами, включая меня. А также телеграмма из Ленинграда от академика Зелинского, полностью поддерживающего методы работы промысла.

Величковский обвел взглядом притихший зал:

— Товарищи! Я не политик и не хозяйственник. Я ученый. И с точки зрения науки должен сказать. Разрушение создавшейся на промысле системы организации исследовательской работы нанесет непоправимый ущерб советской нефтехимии. Мы потеряем годы и отстанем от западных конкурентов в критически важной области.

После выступления Величковского в зале наступила тишина. Члены комиссии переглядывались. Богданов что-то быстро записывал в блокнот. Студенцов сохранял каменное выражение лица, но я видел, как он нервно теребит край пиджака. Желтовский благодушно кивал.

Курчинский постучал карандашом по графину:

— Товарищи, мы выслушали основные доклады и экспертные мнения. Теперь предлагаю перейти к обсуждению.

Я внутренне напрягся. Первый раунд мы выиграли. Отбились.

Но главное сражение еще впереди.

Дискуссия продолжалась уже больше часа. Выступали представители разных ведомств. Высказывали порой противоположные мнения.

Постышев из горкома поддержал нашу модель организации производства. Особенно отметил улучшение бытовых условий рабочих. Богданов из Госплана признал экономическую эффективность промысла, но выразил сомнения в возможности масштабирования нашего опыта. Зайцев из наркомата юстиции долго рассуждал о юридических аспектах предлагаемой нами организационной модели.

Я внимательно следил за Студенцовым. Он не принимал активного участия в обсуждении, лишь изредка негромко переговариваясь с Метельским.

Эта показная отстраненность настораживала. Я знал, что он готовит контрудар и ждет подходящего момента.

Наконец, когда основные выступления закончились, Студенцов попросил слово:

— Товарищи, я внимательно выслушал все доклады и мнения. Татарский промысел, безусловно, заслуживает внимания. Но позвольте указать на несколько принципиальных моментов, которые остались без должного освещения.

Он поднялся со своего места и подошел к центральному столу, неторопливо раскладывая перед собой бумаги. Каждое его движение было выверенным, спокойным, что резко контрастировало с нервной атмосферой в зале.

— Первое, — Студенцов поднял тонкий палец с безупречно ухоженным ногтем, — экономические показатели. Товарищ Краснов демонстрирует впечатляющие цифры. Но при ближайшем рассмотрении возникают вопросы о методике расчета себестоимости.

Он разложил на столе экономические таблицы:

— Обратите внимание: амортизация основных фондов рассчитана на пятнадцать лет. Это значительно превышает нормативные сроки службы оборудования в нефтяной промышленности. При расчете по стандартным нормативам показатели рентабельности снижаются на восемнадцать процентов.

Я напрягся. Студенцов нашел действительно уязвимое место в наших расчетах. Мы использовали продленные сроки амортизации, основываясь на реальном состоянии оборудования. Но формально это можно истолковать как манипуляцию с цифрами.

— Второе, — продолжал Студенцов, доставая из папки новые документы, — система оплаты труда. Товарищ Краснов говорит о материальной заинтересованности работников. Но что это означает на практике? Фактически, введение частнокапиталистических методов стимулирования. Премии инженерно-техническому персоналу на промысле в три-четыре раза превышают средний уровень по отрасли. Это создает неоправданное неравенство и питает мелкобуржуазные настроения.

Орджоникидзе слегка нахмурился. Этот аргумент прямой удар по идеологической составляющей нашего проекта.

— Третье, — Студенцов выдержал паузу, — вызывает сомнение сама идея «объединения плановых начал с хозяйственной инициативой». На практике это означает отступление от принципов централизованного планирования. А в современных условиях, когда разворачивается наступление социализма по всему фронту, такие отступления недопустимы.

Он промокнул губы неизменным платком:

— Но есть и более серьезные вопросы. Товарищи, вы обратили внимание на удивительное совпадение? Методы управления, предлагаемые товарищем Красновым, практически идентичны тем, что фигурировали в деле Промпартии. Те же «островки эффективности», те же «экономические стимулы», то же «ослабление централизованного контроля».

В зале повисла тревожная тишина. Упоминание Промпартии, организации «вредителей», процесс над которой гремел на всю страну, чрезвычайно опасная штука.

— Я не утверждаю, что товарищ Краснов сознательно копирует методы вредителей, — продолжал Студенцов с притворным сочувствием в голосе. — Возможно, он просто попал под влияние определенных идей. Но факт остается фактом. Предлагаемая модель организации производства противоречит генеральной линии на построение планового социалистического хозяйства.

Студенцов сделал паузу. Дал присутствующим возможность осмыслить сказанное:

— Однако мне не хотелось бы ограничиваться общими рассуждениями. Позвольте представить конкретные факты.

Он кивнул Метельскому, и тот подошел к двери, впуская в зал невысокого мужчину в потертом костюме. Глубоко посаженные глаза и нервно бегающий взгляд выдавали его внутреннее напряжение.

Ба, знакомые лица. Это же Лебедев Михаил Степанович, мой бывший начальник мартеновского цеха. Грузный, с окладистой бородой, правда, сейчас сильно постаревший.

Опытный производственник старой школы. За то, что когда-то он перебежал от меня в «Сталь-трест», я после победы отправил его и еще двух других предателей на Урал. С сильным понижением.

— Товарищи, позвольте представить Лебедева Михаила Степановна, бывшего сотрудника сталелитейной промышленности в организации Краснова, — объявил Студенцов. — Он работал в располагает информацией о некоторых… неоднозначных операциях.

Я похолодел. Глушков как-то докладывал, что Лебедев уволен с завода. Еще полгода назад за попытку хищения. И теперь он явно готов отомстить.

— Товарищ Лебедев, расскажите комиссии о практике заключения договоров на заводах товарища Краснова, — предложил Студенцов.

Лебедев откашлялся, нервно поправил узел галстука:

— На заводах распространена практика заключения фиктивных договоров, — начал он дрожащим голосом. — Оформлялись документы на одни работы, а фактически выполнялись другие. Особенно часто это происходило при закупке оборудования и материалов за границей.

— Конкретнее, пожалуйста, — подбодрил его Студенцов.

— Например, в прошлом году заключили договор на поставку станков из Швеции. Для оборонного ведомства. Но фактически через подставную фирму закупались приборы американского производства. А в документах