А-Вут усмехнулся, но улыбка быстро выцвела до обычной невозмутимой суровости.

- Моника, при всем уважении, но я тебя совсем не знаю. Я не знаю, какие слова для тебя правильные, какие – неправильные, каких слов тебе говорить нельзя. Поэтому я сейчас буду рассказывать как умею, а ты постарайся найти в себе достаточно мудрости. Хорошо?

Взглянув на А-Вута, Моника ап-Цанага тоже посерьезнела.

- Хорошо, А-Вут, я слушаю тебя.

- Я хочу тебе сказать сейчас самое главное. Я отправился выручать графиню Монику ап-Цанага, владычицу графства Цанага. И если я привезу просто освобожденную рабыню Монику – то это значит, что я потерпел поражение. А мне бы этого не хотелось. Ты понимаешь, о чем я?

Вот теперь графиня была предельно серьезна, а между бровей залегла складка.

- Ты о вассальном уложении? О родственниках моего мужа? О домене и моей власти? Что ты знаешь об этом?

- О родственниках твоего покойного мужа - ничего. Я недавно в Империи и я здесь чужак. Но того, что знаю о вассальных кодексах в других государствах, достаточно для проявления осмотрительности. В Халифатах раб не может владеть собственностью, в Империи порабощенная считается умершей. Так?

- Не знаю, как в Халифатах, но про Империю ты прав, – кивнула Моника.

- Теперь о вассальном уложении. Насколько я знаю, вассальное уложение различается для дворян Южных и Центральных провинции и присоединенных Северных территорий. Но в вассальных уложениях всех стран, где я странствовал, в той или иной форме есть утверждение, что властителем домена не может быть женщина, подвергшаяся изнасилованию. Так?

- Не уверена, но вероятно так, - кивнула графиня. – Меня готовили быть женой, а не правительницей, поэтому меня не учили законам. Кое-что мне растолковали мои советники, но я не знаток кодексов. Однако то, о чем ты говоришь, очень и очень вероятно.

- Ты понимаешь, к чему я веду?

- Ты хочешь, чтобы это сказала я сама? – вот тут в графине стала видна порода. Все те поколения благородных предков, которые поднялись из племенных вождей и имперских офицеров. Те, кто отстаивал свой домен и свою семью, не брезгуя собственными руками убивать, не страшась ни боя, ни вражеской крови на руках. Те, кто поднимал в атаку полки и вешал разбойников, кто своей рукой вершил в своем домене закон и справедливость. Черты лица графини заострились, губы сжались в тонкую ниточку, глаза потемнели. – Что ж, я скажу. Любой, кто видел меня в ошейнике, или в рабском кругу – должен умереть. И как можно быстрее. Успокойся, А-Вут, это не касается тебя. Именно твое слово, что ты забрал меня у работорговцев раньше, чем на меня надели ошейник, является моим спасением. В моих интересах, чтобы ты дал официальные показания под протокол. И чтобы ты был жив…

Воин улыбнулся своим мыслям. Он не ошибся в этой женщине. Но...

- Это все очень важно, Моника. Жизненно важно. Но самое главное не это. Самое главное - что ты будешь делать с памятью о том, что сама назвалась рабыней и своими руками надела ошейник себе на шею?

Графиня вспыхнула, но промолчала.

- До тех пор, пока ты не справишься с этим, ошейник будет незримо душить тебя. Ты будешь считать себя рабыней, которая притворяется благородной графиней ап-Цанага.

Графиня опустила голову. Воин попал в самое яблочком мишени. Именно так она себя и чувствовала сейчас.

Молчание затянулось.

- И что же мне надо сделать?

- Не знаю. Но в любом случае договариваться со своей памятью придется тебе самой. Тут никто тебе не помощник. А сейчас нам важнее сочинить идеальную историю твоего освобождения, а не выяснять, как все было на самом деле…

Разговор на какое-то время прервался. Графиня размышляла. Но тут ее посетила давно тревожившая мысль.

- Но на один то вопрос ты можешь ответить сейчас? Я понимаю, что нагнать степняков по следам, наверное, не просто, но возможно. Но как тебе удалось вступить с ними в переговоры? Почему они не убили тебя сразу?

- Очень просто, Моника. По моему доспеху видно, что я – не воин Империи. Степь не воюет с Архипелагами, я им не враг…

- Мне казалось, что степняки, как бешеные собаки, – бросаются на всех и всегда.

- На имперцев – да. Степь воюет с Империей, даже если Империя хочет забыть, что воюет со Степью… Но при этом Степь торгует со всем остальным Миром. А Империя - нет.

Графиня снова задумчиво кивнула. Уже в который раз А-Вут несколькими словами разрушал сложившуюся картину ее мира.

- Но все-таки, скажи, как тебе удалось получить меня?

- Я тебя выиграл.

Графиня вскинулась, поперхнулась словами, ее лицо сначала покраснело, потом побелело. Возмущение, гнев, унижение, понимание, принятие…

- А как ты мог быть уверен в исходе игры?!

- Никак. Но уж одну рабыню из трех я бы выиграл по-любому…

- И? – графиня все никак не находила нужных слов.

- Ну так вот и выиграл.

- Это! – женщина задыхалась от возмущения. – Это оскорбительно… Это унизительно… Это…

И вдруг – расхохоталась. Звонко, заливисто, взахлеб.

- Да, эту историю точно нельзя никому рассказывать!!! И во что играли?

«Да, - сказал сам себе воин. – Это редкая женщина!»

- В кости, Моника. В "Меры и Чашу".

- Какая пошлость! Совсем не куртуазно! - и снова расхохоталась.

***

- Я рад слышать, Моника, что наши мысли совпадают. О степняках можно не беспокоиться – их слова никогда не прозвучат в Империи…

Графиня согласно кивнула.

- …твои воспитанницы, увы, сгинут в рабстве…

И снова графиня согласно кивнула.

- …а кавалер ап-Грие, я думаю, уже мертв.

- Почему ты так думаешь? Ведь они не убили его сразу, к тому же он – мой раб. Разве можно убить чужого раба?

- «Раб рабыни» это меньше, чем ничто. Это такая изощренная шутка, понятная тем, кто знаком с практикой содержания рабов. Блоха, снятая с чужой охотничьей собаки, имеет большее значение. У рабыни не может быть собственности, и даже ее тело – имущество хозяина. Он скрестил оружие с воином Степи – поэтому как воин он будет оскоплен, лишен больших пальцев и умерщвлён, по обычаям Степи.

- Доверяюсь твоему опыту, А-Вут, - вновь кивнула графиня.

- Двое твоих слуг, видевшие, как тебя забросили в рабский круг, погибли с оружием в руках,