девочка.

Все равно, не забывай: ты не одна.

Ей всегда хотелось сказать Кате эти слова: ты не одна. В год знакомства с Костей Катя потеряла маму. Там было что-то совсем нелепое – чуть ли не простуда банальная, никто не мог ожидать, молодая же еще женщина. Наталья Михайловна вздрогнула, увидев девочку в первый раз: контузия пустотой, экс-дочь. Она дернулась к будущей жене сына всем сердцем. Дурочка была. Что за ересь, возомнить, что можешь кому-то заменить мать?! Впрочем, чего еще ждать от ее ненадежного сердца? Уж что-что, а подставлять оно умеет превосходно. Стыдно вспоминать, через пару месяцев Наталья Михайловна даже озвучила приторную мыслишку вслух:

– Катюш, мы же родные теперь. Я понимаю, как ты скучаешь по маме. Но я сделаю все что могу, поверь.

Ну и получила, конечно. Никогда еще отчество Натальи Михайловны не артикулировали столь старательно.

– Наталья Михайловна, я вам признательна за слова сочувствия. Но давайте не будем в нашем дальнейшем общении касаться моей мамы. Вам вовсе не обязательно вдруг начинать испытывать ко мне родственные чувства. Мы совсем недолго знакомы. Извините.

Ты почти сумела тогда не обидеться на невестку.

Никогда не понимала и не принимала хамство. И все же.

Ну и совсем смешная история с пирожками. Даже через год после свадьбы сына Наталья Михайловна все еще пыталась наводить мосты. Однажды пригласила Катю в гости. Давай без Костика, дорогая, поболтаем по-женски, пошушукаемся. Накануне готовилась, накупила ингредиентов на рынке выходного дня: муку, говядину, дрожжи, лук. Разложила на столе, слегка небрежно. Красочная мизансцена кулинарного шоу.

Развести эту мизансцену так и не удалось.

– Катюш, я вот что на днях придумала. Давай я научу тебя пирожки печь. Меня в детстве бабушка навострила. Знаешь, в Лисичкино особенно пироги удаются. Удавались… Ну, я так запомнила по крайней мере. Ты… э-э… не против? Тут, главное, правильно… м-м-м… тесто замешать. Оно…

Ярость Катиного взгляда сбила отрепетированный ритм фразы, концовка смялась, прореженная запинками и мычанием.

– Да я не к тому, что ты не умеешь, Катюш. Ты это… не подумай… Просто рецепт такой. Особый. Зря я это затеяла. Да? Кать, ты…

– Наталья Михайловна, а я и не умею. Очень верно заметили вы. Кстати, на будущее, я и не собираюсь уметь печь пироги. А вы, должно быть, мечтали, что рядом с сыном будет такая вот умелая-преумелая хозяйка, да? Разочарованы теперь? Хотите побыстрее невестку подтянуть до уровня? А я и вовсе не планирую быть домохозяйкой. У меня профессия есть.

Как-то вырулили в тот день, замяли. Поговорили об атмосферном давлении, Костиных коллегах, юбилее актрисы. Пирожки печь не стали. Наталья Михайловна потом из мяса налепила фрикаделек для супа.

А ближе к ночи позвонил Костик; в трубке слышался шум улицы, наверное, сын за чем-то выбегал в магазин.

– Мам, пожалуйста, только не обижайся на нее! Катя мне все пересказала. Пирожки. Мам, она тоже переживает, что нагрубила тебе. Плачет теперь. Ох. Мам, у нее это просто пунктик какой-то. Она панически боится, что, став женой, превратится в домработницу. Еще до свадьбы как заклинание повторяла: никаких пирогов печь не буду! Как будто мне они нужны… Ой. Ну, то есть твои-то очень вкусные получаются. Мам?

Смешные дети.

Чего боялись? Пирогов?

Вчера сценарий их с Катей безмолвных ночных посиделок внезапно изменился. Традиционно поиграв сама с собой в итальянскую жестикуляцию, девочка, вместо того чтобы откинуться на спинку кресла, согнулась пополам. Разревелась. Каждый вырывающийся из Катиного горла хриплый стон скручивал хрупкость ее тела во все более тугую спираль. Лоб – к коленям. Собраться в точку, пропасть.

Ты опешила. Да, милочка? Катюша никогда не плакала при тебе. При других – да, частенько. Особенно раньше, до Костиной болезни. Но не при тебе. Не открывалась столь простодушно.

Сколько ты медлила? Минуту? Две?

А она плакала.

Без преувеличений навзрыд.

Нет, точно не дольше минуты! Ты сбросила оцепенение, суетливо подошла к девочке, присела на подлокотник.

Неловко обхватила жену сына за плечи: согреть? разомкнуть спазм? разделить боль? Внутренне подобралась в ожидании резкого «отстаньте от меня», неминуемого, в каких бы словах оно ни прозвучало.

Катя жалобно всхлипнула, повернулась и… одним порывом вжалась в живот Натальи Михайловны мокрым лицом, плечами, так и не расцепленными кистями рук.

Катюша.

Ты гладила ее по голове.

Беспомощно бормотала одно:

– Обратим. Он обратим. Потихоньку. Но обратим. Обратим. Обратим.

Утром не подали друг другу виду: привычно провальсировали по кухне, не скрещивая траекторий. Тщательная вежливость.

Правда, выходя из дому, Катя вдруг обернулась:

– Наталья Михайловна, а почему вы здесь перестали носить платья? Так шли вам. Тем более, у нас теперь и гости бывают.

Ну и вот. Крутись теперь перед зеркалом, как юная кокетка.

Наталья Михайловна вытаскивает из шкатулки жемчуг, задумчиво взвешивает на ладони массивный перстень с черным камнем. Перебор, пожалуй.

В открытое окно врывается непонятный грохот и следом – возмущенные возгласы Кати. Судя по тембру голоса, невестка в бешенстве.

Что еще случилось? Наталья Михайловна откладывает украшения, торопливо семенит к выходу. На пороге недоуменно замирает.

Двор забит незнакомыми мужчинами в одинаковых рыжих комбинезонах. Девять или десять крепких парней восточной внешности азартно разбирают окружающий их участок ветхий забор. Работают слаженно, с огоньком даже. Катя стремительной разгневанной молекулой носится между ними, требуя немедленно прекратить уничтожение личного имущества. Мужики, скорее всего, просто-напросто не понимают слов разъяренной хозяйки, добродушно ухмыляются в ответ, вытирают со лбов пот. Ожидаемым фоном задорно галдят соседские собаки.

Дело спорится.

Впечатляет.

– Катюш, ты что-нибудь знаешь про это?

– Да нет, конечно! Я была за домом, вышла, а тут эти! Ломают ограду. На меня вообще не реагируют! Ни бельмеса по-русски! Что делать-то? Как мы без ограждения теперь?

– Да его у нас и не было особо.

– Ну, знаете ли…

К месту, где еще вчера была калитка, подъезжает огромный грузовик. Из кузова выпрыгивают еще трое молодчиков. Поздоровавшись широкими улыбками с онемевшими хозяевами, новенькие начинают бодро выгружать из машины гигантские золотистые бревна.

– Катюш, успокой меня: они же не собираются тут крепостную стену возвести?

Катя растерянно таращится, не будучи в состоянии воспринимать шутки. И вдруг вспыхивает румянцем, глаза мечут молнии.

– Собираются! Поняла теперь! Это все он! Барин этот хамский! С кобылами! Как можно так?! Ему вообще плевать на других людей! Я же сказала ему! Благодетель хренов!

– Опаньки! А наша кисейная барыня умеет матюгаться? – На капот грузовика вальяжно облокачивается невесть откуда взявшаяся Виктория. Как обычно, слегка нетрезва и, как результат, благодушна.

– Катюнь, доча-то твоя кепку в прошлый раз у меня забыла. Я тогда заспала чуток. Тоха рвался занести, да я сама решила. А вы, я погляжу, стройку тут развернули? Неслабо.

– Ничего мы не разворачивали! Нас не спросили. Какой-то самоуверенный идиот возомнил, что он может за всех все решать!

– А ты прям не хочешь? На халяву? Забор-то у тебя, роднуля, был, прямо скажем…

Виктория с