Глаза у него потускнели. Они больше не вспыхивали, не искрились. Будто покрытые слоем пыли. И вообще он сильно похудел и осунулся. Стал каким-то прозрачным, совсем нездешним.

– Ты эльф, – прошептала я.

Он нахмурился.

– Брось, Леська, не выдумывай!

Отцепил руки, отвернулся.

– Я пойду. Ранец возьму. А то опять кто-нибудь прицепится.

В углу действительно валялся рюкзак. Тим его поднял, надел, бережно расправил лямки, потом махнул мне рукой, сообщая, что он на выход.

В соседней комнате ругались взрослые. Звенела Полина, возражая что-то своему Фёдору. Что-то бубнили мужские голоса. Я не вслушивалась, о чём спор. Какая разница! Тим жив, и это главное!

Мало-помалу все успокоились и стали выходить из квартиры. Я осторожно попыталась выяснить у Полины, можно ли сходить в туалет. Она кивнула, проводила меня до нужного места.

Я сделала свои дела, помыла руки. Полина ждала меня у входной двери. Мы последними вышли из подъезда.

– А где Тимофей? – спросила Полина.

Никто не знал.

Полина забегала, засуетилась. Нет, никто не видел, как светловолосый мальчик с рюкзаком за спиной выходил из подъезда. Это подтвердили бабушки, сидящие вокруг детской площадки, и мамочки, гуляющие с колясками вокруг дома.

– Куда он мог скрыться? – сокрушалась Полина.

– Он вроде с парашютом собирался прыгать, – сообщил мужик с разбитым лицом, Тимкин дядя.

– Это с каким парашютом? С рюкзаком, что ли, со своим? – отозвался один из охранников.

– Ну да.

– Так у него там подушка свёрнутая. Смотрел я его рюкзак. Пошутил паренёк.

Нет. Не пошутил, – с ужасом подумала я.

Полина помертвела и стала оседать на землю.

А Фёдор и охранники, не сговариваясь, кинулись наверх, прыгая через три ступеньки.

Тимофей

Это же просто. Как Нео в «Матрице». Р-раз! – и ты уже другой человек. Ты уже не будешь прежним.

Говорят, парашют может не раскрыться. Это у других может, а у меня не может. Я счастливчик.

Мне только один шаг нужно сделать. Ма-аленький такой шажочек. И я полечу.

И я полетел.

Как во сне. В счастливом сне, где много воздуха и совсем нет препятствий. И облака неземной красоты.

Тугие облака…

Леська, какая ты всё-таки молодец! Как жаль, что тебе со мной нельзя!

Меня сильно тряхнуло, так, что позвонки хрустнули. Наверное, парашют раскрылся.

Нет, не раскрылся.

И не было ни падения, ни полёта.

Просто я стоял на краю, пока меня не обнаружили. Нашли, схватили, завернули во что-то жаркое и колючее, и понесли.

У меня что-то дрогнуло внутри, так что я испугался, вдруг что-то оторвалось или сместилось в моём организме, и я теперь умру! Глазам стало горячо, и я уже не видел ничего вокруг. Ощущение было такое, будто нырнул с открытыми глазами, а лицо свело судорогой.

Только когда меня поставили на землю, до меня дошло, что я плачу. Настоящими слезами. Не во сне, а наяву.

Леся

Фёдор принёс Тима на руках, закутанного в одеяло и совсем бледного. Поставил его на ноги и подтолкнул к Полине:

– На, держи своё сокровище!

Полина обхватила Тима так, будто пыталась защитить от всего сразу: от мрачного его дяди, от охранников, от любопытных бабушек, которые сразу все повернули головы в нашу сторону.

Тим совсем безжизненный какой-то стоял. Голова опущена, руки как плети. Лица я не видела, он уткнулся в Полинино плечо.

Полина обнимала его, и плакала, и никак не могла отпустить. Она не говорила ничего, не кричала, не всхлипывала даже.

Только один раз Фёдор у неё что-то спросил, она головой помотала, не соглашаясь, и он отошёл.

Потом приехала «скорая». Полина очнулась, расцепила руки, вытерла слёзы. Она что-то долго объясняла врачу, после чего Тима увезли.

Остальные тоже потихоньку растворились. Охранников распустил Фёдор. Дядя с разбитой мордой сел в свою чёрную «Весту» и укатил.

Я тихонько встала у стеночки, не зная, что мне делать. Тоже уйти? Тогда надо что-то сказать Полине, а она…

Возле неё стоял Фёдор и что-то говорил. Она несколько раз нервно дёрнула плечом. Фёдор попытался обхватить её за плечи. По-хозяйски так…

– Пошёл вон!

От этого крика голуби, прикормленные бабушками, сорвались с места и улетели.

Воздух дрогнул и оплавился.

День сполз яблочной кожурой, не оставляя никакой надежды на продолжение.

Теперь я знала, как люди расстаются.

Полина

Суд всё-таки состоялся. Фёдор, как можно было ожидать, вышел сухим из воды. Чего нельзя сказать про Петра Реброва. То ли ситуация моими стараниями сложилась слишком серьёзная, то ли мне назло, но Фёдор в этот раз Реброва вытягивать не стал. Бедняга получил по полной. Десять лет, кажется.

В общем, я сделала только хуже.

После суда Фёдор подошёл ко мне, широко улыбаясь. Сама неуязвимость.

– Прощай, мой ангел. Я не держу на тебя зла. Мне было слишком хорошо с тобой все эти годы.

Сел в машину и уехал.

Тима должен меня ненавидеть. За отца, за Фёдора, вообще за всё.

Как странно всё-таки складывается жизнь. Мне так хотелось согреть и утешить этого мальчика! А единственное, что смогла сделать, — разделить с ним его боль. Но её было так много, что он этого даже не понял.

Я готова была сражаться за него, как за собственного птенца!

Сразилась и проиграла.

Прости меня, Тима!

В школе я больше оставаться не могла. Уволилась, не дожидаясь конца учебного года. Меня никто не удерживал.

Единственное светлое пятно во всём этом – Леся. Если я буду знать, что она рядом с Тимой, мне будет не так страшно за них обоих.

Леся

Полина уехала в родную Казань. Будет работать художником-оформителем в кукольном театре «Экият». На татарском «экият» значит «сказка». Театр и правда похож на сказочный дворец. Очень красивый, Полина показывала фото.

Жаль. Ведь мы с ней, можно сказать, подружились. Раньше я думала, что она присваивает себе право принимать Тима таким, какой он есть. Право, которое принадлежало только мне! А оказалось, что делить нам, в общем, нечего. Даже наоборот.

Мы обе любим одного человека. Полина