Шрифт:
Закладка:
Может, папа меня защитит? Я ведь, в конце концов, его ребёнок!
Я усмехнулся. Убежать было реальнее, чем надеяться на это.
– От тебя одни проблемы! – зашипела Нютка вместо приветствия.
Я не удостоил сестру ответом. Нужно поберечь силы.
Зато отец кинулся мне навстречу с преувеличенной озабоченностью.
– Тим, что это? Зачем тебе чужая банковская карта? Почему ты не хочешь её вернуть? Сынок, так нельзя!
Он пытался заглянуть мне в глаза и боялся моего взгляда. Ему, конечно, хотелось выяснить, знаю я что-нибудь об этом его «пожертвовании» или нет. Я не стал ничего прояснять. Пусть мучается.
– Иди поешь, Тим, – сказал он.
– Не стоит.
Аппетита и правда не было. Зато страшно хотелось пить. Я залпом осушил один стакан воды, потом второй. Фильтрованная вода кончилась, я налил прямо из-под крана, выпил третий.
– Что у тебя с лицом? – спросила Нютка.
Заметила мою ободранную рожу.
– Неважно.
– Как это неважно? – встрял отец. – Кто тебя так разукрасил? Надо же обработать!
Я закатил глаза. Он что, думает, вот это и называется заботой?
И тут за окном зашуршали шины. Дядя Гена.
Все замолчали, будто по команде.
Он вошёл, сухо кивнул в ответ на приветствия, не сразу пожал протянутую отцом руку.
– Садись за стол, Геннадий. Обед готов.
Дядя Гена посмотрел на отца.
– Не стоит, – повторил он мои слова.
Однако на кухню прошёл, выдвинул стул и сел, широко расставив ноги.
– Ну что, ковбой, рассказывай, – произнёс дяяд Гена, обращаясь ко мне.
– Что рассказывать? Вы и так всё знаете.
Внутри у меня всё скручивалось, и разжималось, и опять скручивалось. Но я старался не выдавать своего страха. Наверное, от этого ответ мой прозвучал излишне резко.
Впрочем, это на ситуацию никак не влияло. Дядя Гена не из тех, кого можно задеть неудачно выбранной интонацией.
– Ну, раз не хочешь говорить, тогда слушай. Карту ты вернёшь. Это раз. Перед женщиной вашим завучем извинишься. Это два. Как только кончится учебный год, я забираю тебя к себе. На всё лето. Будешь на стройке вкалывать чернорабочим, чтобы понять, как деньги достаются. Понял?
– Понял, – прошептал я.
В тот момент я даже не соображал, что каникулы мои погибли, что карту вернуть нереально, поскольку я не знаю, где она. Да я вообще забыл, что на самом-то деле оговорил себя, чтобы выгородить отца. Я действительно чувствовал себя вором и позором семьи, который заслуживает наказания, и СКОРЕЕ БЫ ВСЁ ЭТО КОНЧИЛОСЬ!
– Ну, а теперь пойдём. Закрепим внушение.
Я взглянул на отца. Тот не успел отвести взгляд, забегал глазами, закашлялся.
– Гена, но он ведь всё осознал! Нельзя ли без этого?
– Нельзя. Каждый должен отвечать за свои поступки. Это и тебе не худо бы запомнить, Пётр!
– Гена, стой!
Голос отца прозвучал непривычно твёрдо.
Я замер. Скажи ему, ну скажи! Скажи им всем!
Отец сморгнул.
– Он ещё ребёнок, Гена. Не забудь.
– Я помню.
Дядя Гена подтолкнул меня в спину.
Кажется, ко мне кинулся кто-то, я не разобрал, Пашка или Стёпка, вцепился в колени, заорал. Дядя Гена оторвал его от меня и отшвырнул куда-то в сторону.
Потом втолкнул меня в комнату и плотно закрыл дверь.
Леся
На перемене ко мне подошёл Панфёров.
– Слышь, Сланцева…
– Отвали!
– Да чё ты как эта! Я по-хорошему! Где твой Ребров скрывается?
– Понятия не имею!
– Ты слышала, что он начудил?
Слышала, конечно. Несмотря на то, что завуч, по-видимому, не хотела ни огласки, ни шумной истории, все уже всё знали и, разумеется, Тима осуждали.
Тим в школе уже несколько дней не появлялся.
– Я не знаю, где он, – повторила я.
И пошла на урок. На математику, кажется.
Занятий я больше не прогуливала. Не с кем. Одной шататься без дела неинтересно. А друзей у меня, как выяснилось, кроме Реброва, и нету.
– Сланцева-а! – окликнул меня Арсений, как только я вышла после звонка из кабинета математики.
– Ты теперь на каждой перемене меня доставать будешь? – разозлилась я.
– Да ты послушай меня, потом возмущайся!
Я остановилась.
– Ну.
– А если я скажу, что Ребров ни при чём? Что это он себя оговорил?
– Откуда ты знаешь?
– Да потому что я взял карту, а не он.
Это было неожиданно.
– Я припугнул его чутка, чтоб молчал, – продолжал Арсений. – Но никто ж его не просил всё на себя брать!
Я не отвечала. Не знала, что ответить.
– Инопланетянин твой Ребров!– заключил Арсений.
– Он не мой, – уточнила я. – А кто-нибудь ещё знает об этом?
– Полинка.
– А она почему молчит? Могла бы вступиться за своего любимца.
– Не вступается вот! Она тоже инопланетянка!
– Сеня, а почему ты мне всё это говоришь?
– Да потому что я ничего не понимаю, блин! – взорвался Сеня. – Как так-то? Оба знают правду, и у обоих рот на замке! А мне что делать?
– Живи пока, – бросила я.
Я примерно понимала, что творится с Панфёровым. Сеня прямолинеен, как бамбук, ему недоступны сложные мотивы «инопланетян».
Мне, впрочем, они тоже недоступны. Разумеется, я ни на секунду не поверила в то, что Тим может быть вором. Но у каждого свои баобабы в голове, и что они нашептали моему бывшему лучшему другу, мне уже неинтересно. Так я Панфёрову и заявила.
– Змея ты, Сланцева. А он ещё за тебя вписывался!
– Я не просила! – отрезала я.
Полина сегодня выглядела бледнее, чем обычно. А может быть, это цвет платья подпортил ей внешность. Не идёт ей тёмно-зелёный.
На истории искусства Полина предложила поговорить на тему «Разрушительное творчество». Давно обещала.
Пока другие распинались, я смотрела на неё и думала:
