Я знал, что меня ждёт дома.

Полина

Свет в ванной комнате казался холодным и мёртвым. Мне не нравилось это освещение. Поэтому я предпочитала ванную на первом этаже. Но сейчас она была занята. У нас вторую неделю гостили друзья Фёдора, трое. Без надобности я с ними не общалась.

Не друзья, а деловые партнёры. Многолетние, впрочем, что в Фединой системе ценностей равнозначно дружбе.

Я торопливо умылась, чтобы поскорее покинуть ванную. Не понимаю, зачем тратиться на дорогущее освещение, если от него никакого комфорта.

Фёдор и его друзья сидели в гостиной и что-то обсуждали. Они каждый вечер и каждое утро что-то обсуждают.

Фёдор никогда не посвящал меня в свои дела. Но по его настроению, по количеству движений, по частоте и громкости телефонных разговоров и ещё ряду признаков я могла догадываться, гладко ли идут дела или, как сейчас, назревают проблемы.

– По документам точно всё в порядке?

– Не подкопаешься!

– Это главное. А что будет с твоим пассажиром?

– При хорошем раскладе всё с ним нормально будет.

– А если увязнет?

– Я же его потом и вытащу. Когда всё утихнет.

Всё это я услышала, пока спускалась по лестнице. При моём появлении мужчины замолчали. Поздоровались хмуро, но вежливо. Все, кроме одного.

Этот один посмотрел на меня брезгливо, как на предмет, которому здесь не место. Вероятно, в его представлении, такой мужик, как Федя, не должен жить под одной крышей с женщиной, которая варит ему кофе с корицей, заставляет к себе прислушиваться и хочет от него детей.

Да, я параноик. Да, я зависима от мнения окружающих. Хотя от мнения подобного дегенерата зависеть не стоило бы. Но три года, проведенные с Фёдором, заставили меня узнать множество самых разных людей. И считаться с их присутствием в жизни Фёдора. А значит, и в моей жизни тоже.

Партнёры ушли. Федя задержался.

– Всё сложно? – спросила я, усаживаясь напротив с чашкой того самого кофе.

– Не бери в голову, – отмахнулся Федя. – В ликвидации дочерней фирмы ничего противозаконного нет.

– Смотря при каких обстоятельствах её ликвидируют.

Федя усмехнулся.

– Поль, прости меня, но ты в этом совсем не разбираешься. Я сам знаю, что мне делать.

– У Реброва четверо детей, – напомнила я.

– Я не забыл. Анютка у него растёт толковая. Далеко пойдёт. Вот с кем я не отказался бы работать в будущем.

– Размечтался! У девочки другие планы.

– Это да.

– Речь не про Анюту. Реброва нельзя подставлять!

– Поля, ангел мой, я всё постараюсь разрулить с минимальными потерями. Обещаю!

Я с сомнением покачала головой.

– Не думай ты про этого чудика! Он знал, на что идёт!

– Не уверена. Ты на него надавил, как всегда. Он просто бедный слабохарактерный человек.

– А не надо быть ни бедным, ни слабохарактерным! – вдруг озлобился Фёдор. – У жизни свои законы! И послаблений она никому не даёт! И мне тоже, между прочим!

Он с досадой пнул кресло, оно мерзко скрипнуло, проехав по полу всеми четырьмя ножками.

Я уронила чашку. Теперь кофе растекался по кафелю некрасивой чёрной лужей.

Я смотрела в пол.

– Не волнуйся раньше времени, – смягчился Фёдор. – Всё будет хорошо. Я надеюсь. И вот ещё что…

Федя быстро зачеркал по клочку бумаги. Я увидела одиннадцать цифр телефонного номера.

– Посмотри, запомни, на случай, если потеряешь. По этому номеру позвонишь, если что-то пойдёт не так, а меня рядом не будет. Просто позвони, и всё. Поняла?

Я всё сделала так, как он сказал. Номер запомнила, бумажку порвала. Звонить тогда, слава Богу, не пришлось.

Почему я об этом вспомнила?

Потому что вчера слышала, как Фёдор говорил по телефону. Мне показалось, что он несколько раз произнёс имя Ани Ребровой. Я насторожилась.

Потом, уже перед сном, Федя скрылся в ванной, я добралась до его мобильника. Номер не был обозначен, просто цифры.

Я быстренько списала номер на первый попавшийся клочок бумаги, потому что свой собственный мобильник, как всегда, оставила в кармане сумки.

А сегодня листок куда-то пропал. Не понимаю, как я могла его потерять! Там ещё что-то было. Кажется, стихи.

Точно. Стихи моей талантливой ученицы Леси Сланцевой.

Тимофей

Наша мама уже год не живёт с нами. Ну, как не живёт? Она появляется, конечно. Спросить, как успехи у Нютки, обнять близнецов, поскандалить с папашей.

У неё другой мужчина. Мы с ним незнакомы. Но мама и не хочет нас знакомить, и её можно понять.

Всё можно понять. Она устала от бесконечных залётов папаши, от неустроенности этой вечной, от того, что приходится всё решать самой, а поддержать некому.

Теперь, видимо, есть кому.

Я помню, как всё начиналось. Первое время она просто подолгу задерживалась на работе, потом стала возвращаться за полночь.

Первый раз, когда мама не явилась ночевать, отец попытался устроить ей сцену. Что-то жалкое вышло, лучше бы не пытался. С тех пор мама приходит домой только когда захочет. Да и домом наше логово, наверное, уже не считает.

А когда у нас серьёзные проблемы, решать их по маминой просьбе приходит дядя Гена. Мамин брат.

Это ещё и при маме так сложилось. Папа, по её мнению, с нашим воспитанием не справляется, а для того, чтобы приструнить такую ораву, нужна крепкая мужская рука. Как у дяди Гены.

При воспоминании о его крепкой руке у меня похолодело в животе. Я остановился посреди улицы, потому что не мог заставить себя двигаться дальше. В голове засветилась мысль о побеге. Что если не возвращаться домой?

Но, постояв с минуту, я решил, что мысль неудачная. Подобный опыт у меня имелся. Вот так же вот сбежал из страха наказания и жил несколько дней в заброшенном корпусе старого лагеря. Дольше не получилось. Меня нашли, зацеловали, отмыли, накормили.

А потом всыпали так, что мама не горюй.

Дядю Гену даже Нютка остерегается. Он единственный человек, которому сестра не перечит. У него такие холодные глаза, что я иногда думаю, что он робот. Да. Мне легче