Мордой о бетон – это очень неприятно. Панфёров давил на мою голову с такой силой, будто пытался размазать меня по полу. Я не мог пошевелиться. Но хуже всего оказалось то, что кровь не останавливалась и попадала в горло, а я не мог ни сплюнуть, ни вдохнуть нормально. Если я наглотаюсь крови, меня вырвет, а это плохо. Это унизительно.

Панфёров ещё что-то говорил. Когда шум в ушах затих, я расслышал.

– Рыбки – фигня, Полинка ещё нарисует и мне подарит. А карточку я никакую не брал, понял? Мне она не нужна!

Кажется, я снова начал погружаться в болезненное забытьё…

– Вы что творите, идиоты малолетние?

Полина.

Выбежала на улицу в платье и в балетках. В чём была, короче. Как только узнала?

– Совсем границ не видите? А ну, марш в школу!

Это она на панфёровских дружков крикнула. Которые тут же исчезли.

Сеня остался. Я тоже, по понятным причинам.

Полина кинулась меня поднимать. Я отмахнулся. Сам встану!

Через пару минут действительно продышался и смог подняться на ноги.

– Что не поделили? – накинулась на нас Полина.

Мы молчали.

– Я задала вопрос! Что за причина, из-за которой вы готовы убить друг друга? Сначала твоя версия, Арсений!

– Он знает, – мрачно отозвался Панфёров.

– Что знает?

– Всё!

– Какие деньги! – ахнула Полина, услышав Сенино признание. – Что ещё за карточка с деньгами?

Я объяснил.

– Ещё не легче! И куда она пропала? Сеня!

– Ну что сразу Сеня! – взвился Панфёров. – Я же говорю: не брал! Что я – дебил? Я её на следующий день обратно подбросил!

По его словам выходило, что правда подбросил, буквально. Открыл дверь и кинул наугад, пока в приёмной никого не было.

– Так, пошли в здание, потом разберёмся! – скомандовала Полина. – Тима, ты еле на ногах стоишь. Пойдём со мной, надо обработать твои ссадины.

– А мои? – вмешался Панфёров.

– Обойдёшься!

Меня и правда покачивало и тошнило. Но хотелось не к Полине с её лекарствами, а в туалет – умыться холодной водой.

Но Полина потянула меня в свой кабинет.

– Иди сюда, горе моё!

Пока она промывала перекисью мои раны, я думал о том, куда могла деваться клятая банковская карта. Панфёров непохоже, чтобы врал. Значит, её должны были найти. Вопрос в том, кто именно.

– Вот и всё. Не больно?

Я покачал головой.

– Посиди здесь, приди в себя.

– Я уже пришёл.

– Всё равно посиди. Сейчас будет урок у твоей группы. Так что тебе уходить никуда не надо.

Полина удалилась, оставив меня в кабинете. Я присел на её место.

И увидел листок со знакомыми стихами. С Леськиными. Только строки были отпечатаны, а не написаны от руки.

Поперёк страницы протянулись цифры. Номер телефона, наверное, тот самый, что Леська списала с объявления про оленьи рога.

Я зачем-то стянул бумажку со стола и сунул в нагрудный карман.

Тимофей

Открылась дверь, и на пороге класса появилась испуганная Инна. Мы слушали что-то пафосно-органное. То ли Баха, то ли Бартока. Никогда не понимал музыки с таким количеством наворотов. Вариаций, если по-правильному. По-моему, это они специально, чтоб простым смертным наскучило.

Полина с недовольным видом покосилась на Инну и приглушила звук. Когда её перебивают на полуслове, она не очень обижается, но если приходится прерывать музыкальную композицию, она этого не любит.

– Ребров, к завучу! – позвала Инна.

Класс завозился, зашуршал. Я ни на кого не смотрел, но уверен, что, пока я шёл от своей последней парты к выходу, меня не проводил ни один сочувствующий взгляд.

Разве что Полина, но она не в счёт.

Я думал, что меня вызвали по поводу нашей драки с Арсением. Но когда увидел в приёмной знакомую и самодовольную физиономию Упругого, понял, что дело гораздо хуже.

– Что вы ко мне пристали? – начал я. – Думаете, что я что-то новое вам скажу?

– Во-первых, здравствуйте, молодой человек, – напыщенно произнес Упругий.

– Знаешь, Тимофей, тут выяснились некоторые интересные обстоятельства, – начала завуч.

Как-то она мягко заговорила. Мне это вообще не понравилось!

– Удалось установить, что перевод-пожертвование на вышеозначенную банковскую карту, ныне похищенную, сделан от имени Реброва Петра Тимофеевича! – Упругого прямо распирало от торжества. – Как вы можете это прокомментировать, юноша?

И я заткнулся.

Никак я это не мог комментировать.

Я только соображал, что отец засветился с немаленькой суммой денег, которыми вряд ли вообще пользовался. Это значит, что родитель вляпался в очередную сомнительную историю. Если что-то серьёзное, то его условный срок грозит превратиться в реальный.

Я знал только одно: нельзя допускать никакого расследования! Упругий – салага, он пухнет от энтузиазма, хотя полномочий у него никаких. Но его дурная активность принесёт плоды, если Вера Васильевна захочет.

Надо это пресечь.

Любым способом.

– Проясни ситуацию, Тимофей! – сказала завуч.

– Шах и мат, – я криво усмехнулся. – Это я взял карточку.

Я видел, как у Упругого вытянулось лицо. Не ожидал, наверное.

– Ты уверен? – спросила Вера Васильевна.

– Уверен.

– Что ж, – Вера Васильевна помолчала. – Неприятно такое слышать, конечно. С какой целью ты это сделал?

– Ни с какой. Так просто взял.

– И не собирался воспользоваться деньгами?

– Собирался, ага. Если бы код узнал.

– Хорошо. Мы ещё поговорим об этом. Теперь верни карточку.

– Разве вы её не заблокировали?

– Заблокировали. Всё равно надо вернуть.

Я развёл руками:

– Не могу.

– Ты издеваешься, Ребров? – не выдержала Инна. – Говори немедленно, где карта!

– Не скажу!

– Я немедленно ставлю в известность о случившемся твоих родителей, Тимофей! – холодно произнесла завуч.

– Ваше право!

– Свободен!

В дверях я столкнулся с Полиной.

А потом меня всё-таки вырвало. Обильно и мучительно.

Я стоял в туалете, прижавшись лбом к холодному зеркалу