нужно приходить, и, следовательно, он призван лишь составить возражение против утверждения книжников. Если же мы теперь, поскольку ни это сомнение, ни эта уверенность не основаны на вышесказанном, все же, возможно, рискнем и объясним вопрос учеников так: «Илия только что говорил с вами, почему же мы должны еще ожидать его, или почему книжники требуют, чтобы он явился первым, то есть раньше вас?», то и это ничего не даст, ибо то, что Илия однажды явился Господу и беседовал с ним, нельзя назвать приходом, о котором говорил Малахия.

Как и переход, который сделал Матфей, сам вопрос, который мы находим у Марка, сделан поздно. Матфей сформировал эту неуместную переходную формулу, Марк создал вопрос и ответ и поместил их здесь не только потому, что Илия только что появился и был упомянут, но и потому, что теперь, когда мессианство Иисуса было открыто обсуждено и признано во всех его атрибутах, настало время признать и значение Предтечи и прямо указать на него как на Своего Предтечу. Ответ Иисуса является выражением позднейшей религиозной рефлексии на историю, а вопрос учеников также неудачно сформирован в сочинении Марка, поскольку предвосхищает в преувеличенном виде мысль о том, что в душе учеников не может быть нужды в другом Илии.

Ответ Иисуса, что Илия не только уже пришел, но что они сделали с ним то, что хотели, так как о Сыне Человеческом написано, что Он должен много пострадать, кажется, полностью принадлежит Марку, т. е. первоначальному евангелисту. То есть первоначальный евангелист, по-видимому, действительно уже проработал это сравнение участи, которая должна постигнуть Мессию, с участью Крестителя-Илии, так как иначе Матфею не пришло бы в голову так легко вспомнить о страданиях Мессии в соответствующем месте, а Лука, переделывая этот разговор о Крестителе-Илии, выдает себя тем, что прочитал в первоначальном рассказе утверждение о том, что люди ошиблись в оценке Крестителя, как и Спасителя, подобным образом.

В четвертом случае Креститель сам заявляет, что на нем исполнилось изречение пророка Исаии о проповеднике в пустыне, но при этом дает ему возможность заявить, что он не Илия. Оба варианта одинаково неуместны! Он читает у Луки, что Креститель уже однажды имел возможность заявить, что он не Мессия, он делает эту возможность официальной, а поскольку теперь он в очень преувеличенной форме заявляет, что Креститель должен сначала отвергать все вопросы вопрошающих, пока не объявит себя тем проповедником в пустыне, он представляет дело достаточно неуклюже, так, что Крестителя также спросили, является ли он Илией, и тот отверг этот вопрос. Лукино «За кого вы меня принимаете? Я не таков.» было чрезмерно раздуто Четвертым.

§ 71. Сила веры.

Когда Иисус, согласно повествованиям Матфея и Луки, в ответ на жалобу отца на то, что ученики не смогли исцелить его сына, восклицает: «Род неверный и извращенный, доколе Мне быть с вами и терпеть вас», кажется несомненным, что этот упрек был направлен против учеников за то, что они оказались столь слабыми и неумелыми в отсутствие своего Учителя. В рассказе Марка дело обстоит не так однозначно. В важных рукописях читается: «Иисус говорил с ними», а другие опускают дальнейшее определение и таким образом пытаются сделать подозрительным чтение «Иисус говорил с ним», ничего не решает, поскольку, если последнее чтение затруднительно, то точка зрения Матфея и Луки могла быть навязана Евангелию более поздними авторами. Но когда мы видим, как в последующем Иисус упрекает отца больного в неверии, как после горького упрека замечает, что верующему все возможно, а тот в слезах заверяет: «Верую, Господи, помоги моему неверию», то кажется несомненным, что этот упрек направлен против отца мальчика и основан на предпосылке: как выразить огромность самой страшной трансцендентности? Что человек с верой может топить горы и падать в море, и что отец, следовательно, мог с самого начала исцелить своего сына.

Кальвин отмечает, что обычно Иисус относится к людям доброжелательно, даже если они обращаются с несколько неудобной просьбой, но в этот раз человек, страдавший от болезни сына, попросил о помощи скромно и смиренно. Но почему бы евангелисту не быть порой суровым, жестоко трансцендентным и буйным, особенно если эта суровая буйность коренится в природе веры?

Словом, весьма вероятно, что Четвертый правильно понял этот отрывок Евангелия, когда заимствовал из него фразу о том, что отец больного сына был грубо атакован Иисусом, к которому он обратился за помощью.

Только после этого, когда вся компания вернулась домой, Марк дает ученикам высказаться, чтобы и они узнали, что им не удалось сделать. Они спросили Иисуса, почему им не удалось изгнать дьявольского духа, и теперь узнали, как впоследствии церковь смотрела на это дело и считала, что нужно бороться с дьяволом, что этот род не может быть изгнан иначе, чем молитвой и постом. Лука опустил этот отрывок, потому что хотел вскоре после этого рассказать о том, как семьдесят человек просто изгоняли бесовских духов именем Иисуса; Матфей же сохраняет вопрос учеников, только позволяет ему быть поставленным в связи с боевой язвой, а не отдельно от нее, и обогащает ответ Иисуса изречением, которое произносится после увядания смоковницы. Лука вырвал это изречение о горней вере из своей среды, специально поместив его вместе с неуклюжей просьбой учеников:

«Господи, дай нам больше веры», как бы взрывом, падающим из голубого воздуха, и, чтобы рассказать, откуда он взял это изречение, превратил гору в тутовую «смоковницу». Матфей переносит это изречение из изолированного места в Евангелии от Луки, превращает дерево в его первоначальный вид, в гору, но не считает, что это мешает ему вложить то же изречение в уста Господа заново, когда он снова находит его в писании Марка.

Конечно, это противоречие, когда Господь на одном дыхании требует веры, поста и молитвы как основного условия для одного и того же дела, но такое же противоречие содержится уже в первоначальном сообщении, когда Господь перед беседой с учениками рекомендует отцу больного веру, как будто тот мог бы с ее помощью исцелить болезнь своего сына. Матфей только приблизил это противоречие и очень правильно воспользовался им, когда вырвал это отдельное изречение из текста Луки, так как Лука построил просьбу учеников: «Дай нам больше веры» по образцу речи этого человека: «Господи, я верую, помоги моему неверию». Таким образом, в писании Матфея соединились все элементы, принадлежащие друг другу.

Люди удивлялись тому, что четвертый человек ничего не знал о бесах, которых изгнал Иисус, ничего об этой битве с царством