склонен верить в чудеса, так как сам творит их посредством рукоположения, и что исключения составляют мертвецы, которых ему еще не удавалось вернуть к жизни. Это поразительное воображение, воспламененное огромным самолюбием, порождало нечто близкое к безумию; и не удивительно, что один из остроумцев, внимательно слушавших его, сказал: «Очень часто, когда, увлекшись, он рассказывает о своих планах или, вернее, химерах, он кажется настоящим безумцем, а те, кто слушает его, – совершенными идиотами».

Таков был писатель, достигший великого успеха в искусстве романа вскоре после революции 1830 года. Пантеист и сенсуалист, цинически недоверчивый в вопросах морали, но натура доброжелательная и щедрая, характер легкий, по-детски увлекающийся, но так же быстро остывающий, мощный ум, порождающий химеры, и вместе с тем позитивный, Бальзак, обладая редкой способностью к труду, соединенной с даром скрупулезного анализа, исследовал тончайшие фибры человеческой души и показывал тайные нити, приводящие в движение скрытый механизм людских страстей; он мог читать в глубине сердец и обнаруживал дурные склонности человеческой натуры. Это был добросердечный пессимист, который видел человеческий род более испорченным, чем тот был на самом деле, и не хотел сам быть таким же. Как художник он принадлежал к голландской школе по мельчайшей точности рисунка и по общему колориту; однако ему была присуща изысканность, переходящая порою в манерность и претенциозность, стремление к идеалу было ему чуждо. С этой точки зрения Бальзак – глава реалистической школы{600}.

Приложение 5

С. П. Шевырёв[190]

Из «Парижских эскизов». Визит к Бальзаку

Бальзак-помещик

…Через день по получении записки, взявши фиакр, я отправился в деревню к Бальзаку. Приезжаю в Севр, спрашиваю прохожих и обывателей: где Chemin vert, aux Jardies? Никто не знает. Кучер мой догадался обратиться к трактирщице местечка, потому что такого рода люди более сведущи в подробностях местных. Я пересказал ей адрес, но она задумалась и никак не могла отвечать на мой вопрос. Я решился на всякий случай сказать имя Бальзака, и тут моя старушка, с веселым видом, разрешила все мои недоумения и рассказала кучеру, как надобно проехать через местечко Овре (Auvray), где поворотить, где спросить, и заключила словами: «Et puis, lorsque vous у serez, vous n’avez qu’ à demander, tout le monde vous le dira… M-r de Balzac est très connu par là… с ’est un propriétaire!» (Как вы там будете, только спросите: вам всякий скажет: г-н де Бальзак там очень известен: он помещик!) Последнее слово меня немного разочаровало; я было сначала душевно обрадовался народной известности литератора, которого искал, – но слово: помещик – разогнало все мои мечтания.

Поворотив направо из Севра, мы ехали рядом прекрасных дач, утопавших в роскошной и душистой зелени весны. Кучер по временам обращался с вопросами к прохожим, и все указывали, что надобно ехать далее. Встретилось трое работников: на вопрос кучера в три голоса отвечали они и в три руки указали, в правой стороне, на поместье г-на де Бальзака, которое наконец открылось глазам моим.

Среди большого пустыря, на покатости горы, я увидел высокий домик, строенный башенкой, весь новенький, с иголочки, готической архитектуры… Ландшафт, его окружавший, был довольно разнообразен; лес оттенял небосклон; по пустырю живописные сосны поднимались к небу; неровность почвы придавала живость картине. Моя каретка остановилась у дороги, ведущей к дому; кучер отказался везти далее, потому что вся она была избита и изрыта ухабами… Но оставалось несколько шагов до дома. Я пошел пешком. Эту зеленую дорогу можно бы было скорее назвать дорогой грязной.

Подхожу к воротам – и на верху их читаю надпись: «Aux Jardies». Она подтвердила мне, что я не ошибся. Вхожу в калитку на открытый двор, среди которого стоит дом и влево флигель. По двору ходило двое… Подалее молодой человек, длинноволосый, в сюртуке, с открытой головой и шеей… Поближе ко мне другой, старше первого, в соломенной шляпе с большими полями, в длинном-предлинном белом канифасном сюртуке, который широко развевался кругом его довольно полного тела… Из-под шляпы сверкали черные, быстрые глаза и горели розовые, полные щеки человека, как бы запыхавшегося от дел хозяйских… Несколько работников суетилось по двору… Я обратился к канифасному сюртуку с вопросом о том, здесь ли живет г-н де Бальзак? – и получил в ответ: «C’est moi, Monsieur»[191].

Тут внимание мое от белого халата-сюртука обратилось на живую, выразительную физиономию писателя, который стоял передо мною в сельском неглиже, как помещик, занятый стройкой своего дома. Я застал его не в гостиной, не в кабинете, не с пером в руках, но среди сует и мелочей той жизни практической, которую он же сам так искусно описывает.

Я напомнил ему о записке – и объявил свое имя. После обыкновенных учтивостей и фраз первого знакомства Бальзак сказал мне: «Прошу вас об одном условии: быть со мною без церемоний – и извинить меня, что я принимаю вас среди хлопот и в беспорядке моего хозяйства. Вы меня увидите, как я есмь. Но пойдемте ко мне в дом, в мою библиотеку». Отдавши несколько приказаний работникам, бывшим на дворе, и велев одному из них за ним следовать, он повел меня во флигель своего дома. По лестнице взошли мы в небольшую комнату, в которой стены были уставлены шкапами красного дерева, а весь пол завален книгами, по большей части богато переплетенными. Тут лежала вверх дном вся библиотека Бальзака.

В комнате стояло два стула, но и те были заняты книгами. Вежливый хозяин сам очистил место своему гостю – и просил меня сидеть в шляпе. Снова очень мило повторил он мне свои извинения в том, что меня так принимает. «Прежде всего будем искренни: искренность – лучшее качество. Вот видите ли вы этого человека? – сказал он, указывая на работника. – Это Провансаль, мой столяр. Он может мне служить только до трех часов, а после уйдет: его и не сыщешь. Я тороплюсь ужасно: мне надобно устроить сегодня эти шкапы. Графиня N. обещала у меня обедать на будущей неделе, а мой дом до сих пор не готов. Но вы увидите, как пойдет все дело прекрасно: мы будем и работать, и разговаривать…»

– Я благодарю вас уж за то, что вы меня приняли при ваших хозяйственных суетах, – отвечал я Бальзаку, – и прошу вас, без извинений, продолжать ваше дело. Что это у вас за комната? Проект кабинета?

– Нет, это библиотека – и вместе обеденная зала. А ведь, не правда ли, хороша мысль – сделать из библиотеки обеденную залу?

– Да, отчего