Шрифт:
Закладка:
– Провансаль, вставляй же доски, а ты, мой милый Grammont (длинноволосый приятель Бальзака был уже в комнате), помогай мне искать книги!..
Между тем Бальзак скинул с себя соломенную шляпу, свой канифасный сюртук-халат, свои туфли и начал ходить по книгам, искать их, носить, уставлять, продолжая со мною разговор и давая изредка приказания Провансалю.
Тут я имел случай, наблюдая его, напечатлеть черты его в своей памяти… Толстенький, кругленький человек небольшого роста, на коротеньких ножках; грудь и плечи широкие; короткая шея; лицо овальное, румяное, полное, свежее, несколько загорелое от сельской жизни; черные волосы, коротко остриженные; глаза того же цвета, беглые, живые, с огнем, который загорается при одушевленном разговоре; нос прямой и округленный… Физиономия вообще одушевленного сангвиника, который жадно ловит впечатления внешние и более живет в природе, чем внутри себя. Во всех движениях его необыкновенная быстрота и живость; речь звонкая и скорая; смех простодушный, сердечный, искренний. Всем своим внешним бытом, особенно последнею чертою яркого смеха, своим остроумным, беглым разговором и наивною непринужденностью он много напомнил мне нашего Пушкина.
О наружном цинизме Бальзака меня предупредили… Он и сам прежде всего начал с искренности… Потому я без удивления смотрел, как он, в рубашке довольно запачканной, полуодетый, в чулках без туфлей, наблюдая руками равновесие, ступал по спинкам своих книг… То выбирая взглядом разрозненные томы писателей в одну кучу, то отдыхая от своей работы, он продолжал со мною очень живой разговор, из первых вопросов которого можно было заметить зоркого наблюдателя нравов.
Разговор с Бальзаком
Его любопытство обратилось сначала на место, которое я занимаю, – и он предложил мне об этом некоторые вопросы. «Скажите, ваше звание как профессора соответствует у вас чину?» – «Да, оно сопряжено с почетным чином». – «Военным?» – «О нет, гражданским!» – «Но у вас все звания стоят на лестнице чинов, как в Китае, с той разницей, что у вас чины военные, а там ученые?» – «Отчего ж как в Китае и почему военные! У нас есть чины, как в Германии, откуда мы их заняли, и профессор может быть надворным советником – и по отличию дойти даже до превосходительства». – «А! так это не военный чин, в котором вы считаетесь?» – «Ученая служба принадлежит к гражданской части. Я не мог бы быть военным теперь, если б и захотел, выключая разве милиции, но это в военное время. Во Франции профессоры гораздо более на ноге военной. Я хотел быть на лекции у Гиньо, переводчика Крейцеровой Символики, который преподает древнюю географию… Вдруг читаю записку, что профессор не будет читать лекции, потому что должен быть под ружьем, в карауле. Профессор под ружьем, в карауле! (Un Professeur montant la garde.) Это дело у нас неслыханное, и я первый пример этого видел только в Париже!..»
– Сколько профессор получает у вас жалованья?
– От 4500 до 6500 франков в год.
– А! в самом деле! Это хорошо. Это лучше, чем у нас. Я знаю в Париже некоторых профессоров Коллегиума, людей очень достойных, которые получают всего-навсего 1200 франков в год и должны этим кормить себя и свою науку. Давно ли вы путешествуете?
– Скоро будет год, как я оставил Россию.
– Но разве у вас даются такие долгие отпуски?
– Я не имею еще кафедры профессора ординарного и путешествую с целью усовершенствования. У нас ординарные профессоры читают, адъюнкты (les suppléants) путешествуют, приготовляясь к поприщу; у вас в Париже обратно: читают адъюнкты, а профессоры ничего не делают, или заседают в палатах, или министерствуют…
– Да, это правда… и получают жалованье, заставляя своих адъюнктов читать за малую плату!..
– Я слышал, что вы имеете намерение посетить Россию. Правда ли это? Мы давно вас ожидали. Однажды разнесся слух, что вы в Одессе и даже в Москве. Русские дамы были особенно нетерпеливы вас видеть.
– Да, я имел это намерение и теперь еще имею. Оно может исполниться, особенно тогда, когда закон о литературной собственности во Франции, о котором теперь рассуждают, пройдет через обе палаты. В таком случае, общество литераторов намерено было отправить меня депутатом в Россию для того, чтобы отнестись с просьбою к высшей власти об учреждении взаимности этого закона между обоими государствами!
– А вы знаете ли, что этот закон о литературной собственности, о котором у вас только начали спорить, уже несколько лет существует в России и им давно пользуются литераторы или их наследники?
– Да, я это слышал. Но нет взаимности между государствами, а вот чего бы нам хотелось.
– Но я не понимаю, к чему вам эта взаимность с Россией? Вам надобно бы учредить ее с Бельгией. Вот ваш подрыв – и отсюда все ваши убытки.
– Да, это правда. Но дело в том, что если Россия нам обеспечит право взаимности, тогда уж с Бельгией нам легко будет справиться.
– А если это так, то поездка ваша могла бы иметь богатые следствия. Вы же имеете особенное право на эту взаимность, потому что мы вас считаем почти нашим писателем: все ваши сочинения так рассеяны и так известны во всей России.
– Вот видите ли? До тех пор, пока этот закон о литературной собственности во Франции не будет утвержден на прочном основании и распространен взаимностью в державах Европы, – до тех пор французский литератор будет человеком самым жалким и несчастным, как он есть теперь! (Le litterateur français restera l’homme le plus misérable, comme il l’est maintenant.)
– Помилуйте! что вы говорите? Я в первый раз еще слышу о несчастном состоянии литераторов Франции.
– То, что я вам говорю, есть совершенная истина. Я сам еще недавно был в таком положении, что готов бы был ехать в Россию – просить у вашего Государя место канцеляриста в каком-нибудь суде (garçon de bureau) – так приходилось мне плохо!
– Вы – M. de Balzac garçon de bureau в России!.. Вы, право, шутите?..
– Но все литераторы наши не в завидном положении; все лучшие умы Франции, посвящающие труды свои одной литературе изящной, страдают, терпят нужду… Виктора Гюго разоряет его Жюльета (Victor Hugo est rongé par sa Juliette)… Евгений Сю живет тем, что напишет… Он не имеет существования независимого, обеспеченного… Густав Планш… О! я бьюсь об заклад об чем угодно, что теперь у Густава Планша не будет тридцати су в кармане… Держу пари, какое хотите…
– Но вы открываете мне новости, которые для нас были до сих пор тайной. Я вижу поэтому, что литературные дела гораздо лучше идут в России, чем во Франции! У нас писатели независимее и получают больше.
В