Зоя, еще позавчера чуть не отказавшаяся от собственной мечты, ради спасения мечты брата готова была перевернуть Землю. Потому что это неправильно, если Костя перестанет рисовать!

— Неудобно? Неудобно жить не своей жизнью, — отрезала она. Аня замолчала, не найдясь с ответом.

Отыскать Костю оказалось делом не слишком хитрым. Гораздо сложнее было решиться на серьезный разговор с парнем, у которого в глазах не было никакого выражения. Но ведь они именно для этого приехали, верно?

Костя не стал отпираться. Да, выбросил. Да, был на консультации. Нет, не стоит идти ни в какую художку. Глупости это все. Зачем? Тратить столько времени, сил... на что? Кому нужны будут его рисунки, если теперь вон нейросетки рисуют на каждом углу, хочешь — портреты, хочешь — пейзажи?

— Мне нужны! — решительно выступила вперед Аня. — Очень нужны. Я пока их не увидела, даже не подозревала, как сильно они были мне нужны. А сколько еще таких, как я?

— Правда?

Костя удивленно сморгнул, сгоняя с лица безжизненно-равнодушную маску.

— Правда. Честное слово. Они приносят счастье.

Потом они увлеченно перелистывали альбом, Аня отмечала особенно тронувшие ее детали, темы обсуждения скакали с одного на другое, и вот уже Костя обещает нарисовать ее портрет...

Аня на минутку отошла, и Костя искоса глянул на сестру.

— Зорька, ты правда замечательная. Спасибо тебе. Ты... честно вот это все? Она действительно думает то, что сейчас наговорила? Или это вы меня так утешаете?

Зоя от души щелкнула его по лбу.

— Балбес ты, Костя. Она, если хочешь знать, еще и не такое думает, просто тебе сказать стесняется, видимо. Ну да я тебе потом перескажу. Нет, ну как ты вообще мог догадаться все бросить?

— Знаешь, эти консультации очень убедительны. И они... ну, в чем-то правы. Да не делай такое лицо! Мне кажется, они правда стараются выбрать для человека что-то подходящее, только... смотрят, знаешь, под другим углом. Да черт с ними, я не буду бросать рисование. Благодаря вам. Хотя если из-за тебя мир потеряет гениального юриста, даже не знаю, как твоя совесть это переживет...

— Пффф, да кто тебе запрещает-то быть юристом? Им что, по уставу рисовать нельзя? Хочешь — поступай на свой юридический, проблем-то! Аньке только портрет нарисуй, а то с потрохами съест.

Костя застенчиво улыбнулся.

Аня ему очень понравилась, хотя, конечно, она была старше на целую жизнь.

Зоя все смотрела на брата и не могла решиться задать вопрос, о котором почему-то никогда прежде не задумывалась. Наконец быстро, чтобы не передумать на середине фразы, выпалила:

— Костя, а с чего ты вообще решил начать рисовать? Ты помнишь, как это было?

Костя посмотрел на нее как-то подозрительно. Затем неопределенно пожал плечами.

— Ой, ну это так давно было... Классе в третьем, что ли... Нас от школы возили с экскурсией в музей в Зареченск, там выставка была — картины русских мастеров. Из Третьяковки вроде бы привозили... Мне больше всего пейзажи понравились, я все ходил, смотрел. Ну все эти шишки, мишки, сосновый лес...

— И?

— И насмотрелся, видимо. Даже показалось...

Костя замолчал.

— Что? Что показалось?

— Да ничего, ерунда всякая. В глазах зарябило. Но с тех пор вот увлекся.

Зоя схватила его за руку и вперилась взглядом в младшего брата. Она чуть слышно прошептала:

— Ты ее видел, да? Видел такую... лисицу?

Зоя никогда и ни с кем не говорила о своем видении. Да она и сама долго считала, что ей примерещилось. Но сейчас какая-то странная, внезапная догадка упорно лезла в голову.

— К-к-какую лисицу? В музее не бывает лисиц...

Костя затравленно оглянулся и увидел, как к их столику возвращается Аня.

— У тебя шерсть на рукаве, — спокойным голосом сказал он, тыкая свободной рукой в Зоин локоть. Девушка торопливо отряхнула оба рукава.

Видел! Точно видел! Только не хочет признаваться. А может, тоже до сих пор считает, что примерещилось.

Зоя не собиралась настаивать. Главное она уже поняла.

Выходные пронеслись быстро.

Конечно, до позднего вечера они втроем гуляли по нарядной сентябрьской Лебедевке. («Видишь, речка кажется спокойной, но там на самом деле такое течение — я однажды еле выгреб! А хочешь, покажу, где тот камень со мхом, который я рисовал?») Конечно, девушки остались у Зои с ночевкой («Ну что вы, Анечка, располагайтесь, места у нас много, мы вам очень рады»). И конечно, утром Костя проводил их на автобус, подарил Ане несколько рисунков, вставленных в паспарту, и клятвенно пообещал сделать ее портрет.

— Ну? Довольна небось, что съездила? — без всякой скрытой мысли улыбнулась Зоя. Настроение у нее было замечательное, какого давно уже не бывало.

Но Аня почему-то подозрительно на нее покосилась и фыркнула:

— Ты что, он же маленький совсем! Школьник еще!

Зоя с минуту переваривала это замечание. Затем хихикнула.

— Это для меня он маленький. По определению. А так вообще-то широкоплечий молодой лось, через полгода восемнадцать будет. На две головы выше меня. Хотя ладно, голова там еще не сильно отросла... Впрочем, ты права, — серьезным тоном продолжила Зоя, — у тебя-то в этом году юбилей. Третий десяток пойдет, да?

Захихикали уже вдвоем.

— А вообще спасибо тебе, Ань, огромное,— уже по-настоящему серьезно сказала Зоя. — Не знаю, как бы я его одна переубеждала. Меня бы и не послушал, наверно.

Аня небрежно отмахнулась: мол, пустяки. Честно говоря, она действительно была очень довольна поездкой.

Странности

Дни полетели, как золотистые березовые листья с веток.

Зоя не заметила, в какой именно момент пропало навязчивое чувство, что весь мир ополчился против нее, но ощутила какое-то странное облегчение.

Может, все началось с той практики по гистологии, когда из-под ножа Зоиного микротома вдруг вышел идеально ровный срез, и Данилов одобрительно покивал: вот, можете ведь, не зря мучились!

Или с того вечера, когда она — никуда не подглядывая! — без труда перечислила приблизительные дозировки трех растительных желчегонных препаратов из списка? В самом деле, надо было всего-то разобраться в принципах расчетов...

Или с того короткого перерыва на лекции, когда в коридоре ей случайно попался Соловьев, и Зоя как бы невзначай сообщила ему, что владелец скворца ей-таки перезвонил.

Владимир Иванович заметно оживился:

— Да? И… как?

— Я