украсили дерево катушками хлопковых ниток. Мы прошли по нескольким широким, ярко освещенным коридорам, повернули за пару углов. Расположение классов отличалось от того, что я представляла. В моей школе в Тегеране классы были отделены друг от друга, и дверь каждого выходила в длинный коридор, другой стороной смотрящий на школьный двор. Но в младшей школе МакДоннелла все первые классы сливались в просторную квадратную комнату, разделенную низенькими рядами кабинок на четыре секции и свободную центральную зону. Мы встали в этой зоне, где уже ждали другие родители с детьми. Меня отправили в класс А, а Мар-Мар в класс Д. Я цеплялась за руку папы так крепко, как только могла, но в ушах все еще отдавался лихорадочный стук сердца. Во рту пересохло. Белый неоновый свет на потолке казался настолько ярким, что приходилось щуриться, чтобы что-то разглядеть.

Я бросила взгляд на Мар-Мар – она заливалась слезами. Баба́ встал на колени и обнял ее. Я изо всех сил старалась не плакать – не перед Мар-Мар и не перед баба́. В тот миг я больше всего на свете хотела, чтобы он обнял меня. Как мы могли выжить в этих классных комнатах, когда почти не знали английского?

– Не бойся, Мар-Мар. Все будет хорошо, – сказал баба́.

– Я хочу к мама́н. Я хочу домой, – сказала Мар-Мар.

– Мы за вами приедем быстрее, чем ты думаешь.

Баба́ пригладил ее волосы и протянул мне другую руку. Я стояла позади Мар-Мар, наблюдая за ними. Он обнял меня и прошептал на ухо:

– Заботься о Мар-Мар.

Я кивнула. Утешающее дыхание папы разлилось по основанию шеи.

– Можи будет с тобой. – Он указал на мой класс. – Вы сможете видеться во время уроков.

– Но как мне сказать, что я хочу в туалет, если Можи нет рядом?

– Подними руку.

Я оторвала лицо от папиного плеча и посмотрела на Мар-Мар. Тонкие пряди черных волос прилипли к щекам. Ямочки на них пропали. Теплые слезы закапали на мою кожу, когда я обвила ее шею рукой.

– Баба́, – сказала я, – ты можешь попросить директора посадить нас в один класс?

Зазвонил громкий звонок, и по спикеру заговорил дружелюбный голос. Все замолчали, заиграла песня, и родители ей подпевали. После песни какая-то дама прочитала речь. Я не поняла ничего, кроме ее имени, которое я уже слышала от папы. Это была директриса. Возможно, она приветствовала нас в первый школьный день.

Баба́ исчез с другими родителями, и мы с Мар-Мар крепко цеплялись друг за друга среди других детей. Дети вокруг нас были в основном бледнокожими, но у нескольких были темно-коричневые волосы с кудряшками. Мы с Мар-Мар были единственными девочками с черными волосами и персиковой кожей. Девочка-блондинка подошла к Мар-Мар и спросила что-то. Мар-Мар уставилась на меня, будто я понимала, что та сказала. Я пожала плечами и промолчала. Мар-Мар указала на бейджик с именем, болтающийся у нее на груди, пытаясь представиться девочке. Та посмотрела на бейджик и засмеялась. Ситуация была ужасно смешной – неграмотная девочка показывала на бейджик с именем, который другая девочка не могла прочитать. Мы все через силу пытались общаться друг с другом, на каком бы языке ни говорили.

Первый день в школе мне понравился больше, чем я ожидала. У меня была собственная парта с маленьким деревянным стульчиком. В ящике парты лежал желтый пенал с крошечными розами, в нем два остро заточенных карандаша, детские ножницы, коробка с двенадцатью цветными карандашами и клей-карандаш, который мне нравилось нюхать. В моем классе было двадцать детей. Очаровательная белая дама, возможно, на несколько лет старше мамы, представилась нашей учительницей. На миссис Берри был хороший вишнево-красный костюм и маленький пучок каштановых волос на макушке. Когда она ходила по классу, маленькие прядки коротких волос задорно подпрыгивали у нее на лбу. Она начала урок с книги сказок – читая со страницы и показывая нам картинки. Хоть я и не понимала слов, я могла угадать сюжет по картинкам, ее жестам и тону мягкого голоса. Она увлекла меня, начав со сказки. Возможно, она знала, что эта магия сделает меня внимательной слушательницей.

На столе у миссис Берри стоял огромный глобус. Едва закончив рассказ, она встала со стула и принесла его. Она положила палец на карту и помогла нам увидеть, где мы живем: Соединенные Штаты Америки, Алабама, Хантсвилль. Через несколько секунд она указала на меня, прокрутила глобус и коснулась другого места, сказав: «Иран». Она хотела представить меня классу. Она поманила меня к доске и спросила мое имя. Я могла только шептать. Она попросила говорить громче, чтобы все услышали, но я все равно говорила слишком тихо. Поэтому она произнесла мое имя во весь голос.

– Можи? Правильно?

Я кивнула, весь класс повторил за ней мое имя. Я чувствовала, что щеки горят, будто пылающие угли. Она похлопала меня по спине и провела обратно к месту. В первый день учебы все узнали, что я приехала с другого конца света.

Прозвенел звонок, и перед моей партой вдруг появилась Мар-Мар.

– Меня зовут Мар-Мар! – прокричала она. На ее щеках снова появились ямочки. Ей понравился тот день – так же, как и мне.

Одним солнечным сентябрьским днем баба́ отвез нас в парк на окраине Хантсвилля. Мама́н сделала сырные сэндвичи с дольками помидора и огурца и наполнила термос горячим чаем. На протяжении полуторачасовой поездки баба́ рассказывал про парк. Он сказал, что парк называется Ноккалула – подобных названий я никогда не слышала. Всю дорогу мы ерзали и прыгали на задних сиденьях, по-всякому выворачивая звуки в названии парка. Так мы играли – Мар-Мар повторяла за мной странные названия всю дорогу.

До парка мы доехали к обеду. Едва мы выбрались из машины, из-за деревьев я услышала далекий глухой рокот водопада. Мы прошли по узкой тропинке между высокими зелеными деревьями, сплетающими ветви по обе стороны. Мы с Мар-Мар прыгали на зеленой траве, в восторге от видов и звуков окружающей природы. В конце тропинки показался гладкий квадратный просвет. Мы бросились к мощеной площадке с ограждением со стороны каменистого края ручья. Вода с ревом неслась по остро торчащим камням и падала с обрыва. Огромные камни вдруг обрывались, будто ифрит откусил кусок от дна.

В окружении красных тюльпанов у самого ручья стояла бронзовая статуя молодой девушки. Мы втиснули лица в черный заборчик, что отделял нас от статуи, и тщетно потянули к ней руки, пытаясь коснуться. Ее волосы были заплетены в