соответственно изменить статью. Она отказалась. Стали и ее поругивать. Она сохраняла стойкость. Сначала шутила: «Вы, наверное, видели, что в одном из последних номеров “Коммуниста” опять ругали структуры. Ей богу, все это напоминает старый анекдот про еврея, который позволил себе съесть ложку борща со свининой и, услышав страшный гром, решил, что гроза послана ему в наказание и воскликнул: “Что делается из-за ложки борща!”» Тем не менее ей было трудно: «Вы, наверное, читали статью А. И. Данилова в последнем “Коммунисте”, то можете столь же живо представить себе состояние моего духа. Что после этого всего воспоследствует, пока еще никому неясно. Поживем – увидим». К счастью, ничего особенного не воспоследовало. Просто о структурах замолчали на радость «мичуринцам» в социологии. Но Елене Михайловне было тяжело, потому что она вдруг почувствовала себя одинокой в паршивой суете. Мне она написала: «Если вы смотрели когда-нибудь “Школу злословия” Шеридана, то можете себе легко ее вообразить, ибо человеческая природа все же есть некая константа, особенно в пакостной ее части». Ее удручало и равнодушное молчание коллег, и отрицательное отношение Сергея Львовича Утченко к ее социологическим интересам. «Вчера обсуждали в секторе мою статью… и набросились на меня, как псы на кошку. Никто даже слова доброго не сказал, в нарушение академической традиции похвалить хоть что-нибудь даже в самом дрянном произведении. С. Л. в заключительном слове приветствовал разрыв с этой традицией “говорить комплименты”. А между тем, когда сам дает, например, мне что-нибудь свое, то потом всегда расспрашивает, что понравилось, что удачно, интересно и т. д.». Эти строчки, как и многие другие, вроде того «ну вот, наплакала целое ведро в ваш жилет», звучали совсем по-женски. Так вот, Елена Михайловна, при всей своей учености – женщина, обыкновенная прекрасная женщина, которая любит кошек и собак. Я тоже люблю зверей. Конечно, Елена Михайловна Штаерман очень крупный, самый крупный у нас античник (сейчас по крайней мере). Но самое в ней прекрасное – ее женская сущность. В одном случае я не согласился в Еленой Михайловной. Недавно (16.11.71 г.) она мне написала: «В секторе, как всегда, ничего интересного не происходит. Это заведение окончательно распадается на атомы, нет никаких общих интересов, никто не хочет делать доклады и всем на все наплевать. Думаю, что это результат концентрации в секторе дам. Все-таки, что ни говори, а дамы к мышлению не способны». Если считать, что дама и женщина – одно и то же, то в Секторе Древней Истории, всего одна настоящая женщина – Елена Михайловна Штаерман. Вот это самое важное, я не успел ей сказать своевременно. Но тем не менее это безусловно хорошо продуманное мнение кое-чего стоящего мужчины. Не считаться с ним нельзя!

Возвращаюсь к событиям, рассказ о которых прервал. Из Москвы во Фрунзе я вернулся осенью 1956 года к очередным Государственным экзаменам. Возвращался со щитом: в июле ВАК утвердила меня доцентом. Государственные экзамены были не совсем обычными. В них участвовал в качестве студента нынешний президент Академии Наук Киргизской ССР, а в то время Секретарь ЦК КП Киргизии, т. Каракеев К. (После этого кто-то осмеливается говорить, что Исторический Факультет КГЗПИ и УИ выпускал некачественные кадры! Впрочем не знаю, может быть именно этот факт подтверждает справедливость критики.) До этого т. Каракеев закончил Высшую Партийную Школу, и мы, в соответствии с законом, зачли ему все достигнутые там успехи. По совести говоря, я так и не сумел посмотреть на него во время Госэкзаменов. Я приходил на них всегда своевременно, т. е. к 9 утра. Но именно в этот момент т. Каракеев уже покидал экзаменационную аудиторию, сдав экзамен председателю ГЭК, тогда кандидату педагогических наук, Директору Института Педагогики Азизу Эминовичу Измайлову. После меня приходили остальные члены комиссии, экзамен продолжался. Протестов я не заявлял, хотя бы по той причине, что соискатель высшего образования даже не претендовал на отличные оценки. По предложению Измайлова, ему ставили «хорошо». После Государственных экзаменов т. Каракеев собственноножно пришел в Институт, и я вручил ему Диплом в кабинете Директора. Тернистый путь к сияющим вершинам науки был для него открыт. Он и двинулся по нему через Академию Общественных наук, где равноценные мне деятели вручили соискателю на этот раз уже Диплом Кандидата Наук. Мне становится иногда жутко, когда я вдруг представляю, что было бы с Академией Наук Киргизской ССР, если бы я своевременно не выпустил в свет ее будущего Президента. Впрочем, одновременно с ним закончил на этот раз успешно факультет студент Л. М. Ручкин, подававший очень большие надежды. Да, были люди!

Среди выпускниц наиболее хорошенькой женщиной по праву считалась Л. Бархатова. А. Э. Измайлов говорил мне, облизываясь: «Алексей, познакомь меня с ней». Я отвечал: «Как председатель Государственной Комиссии, вы с ней знакомы. Куда же еще?!» Измайлов махал рукой. Вообще-то мы с ним дружили. Он некоторое время руководил кафедрой педагогики в нашем институте, мы встречались в Москве, пили в китайском ресторане виски и заедали трепангами. Измайлов в 1958 году защитил докторскую диссертацию. Свою книгу «Очерки по истории советской школы в Киргизии» он подарил мне с надписью: «Дорогому другу Алексею Леонидовичу Кац в знак глубокого уважения от автора». Наши добрые отношения сохраняются и теперь, когда он академик и пр. и пр.

После экзаменов были два выпускные вечера. Один узкий, устроенный братом Каракеева, тоже Каракеевым, но младшим. Здесь было мало людей, а из института – только Измайлов и я. Разумеется, Секретаря ЦК КП Киргизии тоже не было. Его представлял младший брат. Бешбармак, устроенный по всем правилам искусства, на полу, с участием только мужчин, не стал от этого хуже. Измайлов получил для разделки баранью голову, которая смотрела на меня печальными глазами. Я получил как почетный гость баранье ухо, а чуть попозже проглотил прямо с засаленной ладони хозяина и устроителя бешбармака горсть лапши с мясом. Это тоже, как почетный гость… Таков ритуал, который, по совести говоря, никогда не казался мне неприятным. Я много раз бывал в гостях у киргизов и узбеков. Едал у первых бешбармак, у вторых – плов. Мне нравится спокойная неторопливая еда и выпивка. Нужно только уметь себя вести и знать, сколько есть и сколько пить. Здесь никто никого ни к чему не принуждает. Трапеза длится долго, еда вкусная. Люди шутят, играют на коммузе и постепенно съедают барана, которого им показали живым за несколько часов до начала трапезы. Можно привыкнуть сидеть на полу, а еда руками мне лично доставляла удовольствие. Смешно есть ложкой плов или бешбармак. Впрочем, желающие могут пользоваться