надоедала. «Надо написать рабов при Империи, а я прямо уже не могу без содрогания слышать слово рабы. Ну что-нибудь там нацарапаю». (Январь 1965 г.) И тем не менее она продолжала трудиться и выдавала, конечно, превосходную книгу. Таким оказалось «нацарапанное» «Рабство в Ранней Римской Империи». Так было со всеми ее работами. Про книгу об идеологии угнетенных классов Римской Империи она писала так: «…Я мучаюсь над идеологией дорогих римлян и ничего не могу придумать. Твердо уверена я лишь в том, что идеология начинается, когда людям наступают на любимую мозоль. Тогда они начинают махать лапами и мыслить. Из этой незыблемой предпосылки пока еще ничего не вытекает конкретного, но путь от мозоли до мозга длинен и извилист». Потом в процессе работы возникала яркая мысль. Елена Михайловна выступала с докладом или статьями, а к концу складывалась удивительно стройная концепция. Так и в книге об идеологии. Ее увлек образ Сильвана. При встрече она мне говорила: «Удивительно симпатичный бог». Таким он и получился в книге. В письме же она рассказывала: «Я собираюсь в феврале делать доклад о культе Сильвана, как выразителе идеологии народных масс. Литературы об этом полупочтенном боге никакой нет, так что – все мое собственное творчество. Так как меня всегда обличают в стремлении подчинить материал под концепцию, то тут я приступила к делу без всякой концепции и выжимала ее в ходе изложения. Одно, во всяком случае, стало мне ясно – это, что идею, будто эти самые массы рвались к общности имущества, к первобытному строю, мы сами выдумали и вписали в учебник. На самом деле они хотели как раз обратного – иметь свой домишко и свою землишку, чтобы их никто не трогал. Золотой же век Сатурна со всеми аксессуарами, был барской затеей, вдохновлявшей лишь ноющую интеллигенцию. Мой Сильван как раз был убежденным мелким собственником. Не знаю, как публика наша примет это умозаключение». Кончилось тем, что в 1961 году вышла превосходная книга «Мораль и религия угнетенных классов Римской Империи», которую я получил с надписью: «Дорогому Алексею Леонидовичу на добрую память».

Потом Елена Михайловна взялась за историю античного рабства – большой коллективный труд, идею которого она сама выдвинула. Возникли трудности при подборе авторов. Она жаловалась С. Л. Утченко. Он отвечал: «Вы сами этого хотели». Потом успокаивал, т. к. тема рассчитана на семь лет: «Не волнуйтесь, до 65 года мы еще успеем умереть». К счастью, этот мрачный прогноз же оправдался. Е. М. Штаерман взялась за дело: «Теперь запоем читаю все источники о рабах и вижу, как во многом мы заблуждались, принимая за некие аксиомы то, что в общем даже не гипотезы». Несколькими месяцами позже: «Я думала сделать доклад по некоторым вопросам рабства при республике, но чем больше я читаю источники на эту тему, тем больше ужасаюсь расхождениям между их данными и теми истинами, которые мы усвоили из учебников и лекций, а затем построили сами, поэтому, пожалуй, лучше умолчу». В процессе работы возникали сомнения, всплывали интереснейшие мысли и проблемы. «Вот теперь должна закончить рабов в империи. И, собрав весь возможный материал, убедилась, что не имею о рабах ни малейшего представления. Все какие-то отдельные обрывки, а что к чему неизвестно» (сентябрь 1965 года). В конце концов «обрывки» воплощались в стройные выводы в блестящих работах «Расцвет рабовладельческих отношений в Римской Республике» (1964 год), «Рабовладельческие отношения в Ранней Римской Империи» (1971 год). Я был в курсе их создания. Е. М. Штаерман писала: «Я корплю над рабами и буду продолжать в том же духе еще неопределенно долгий срок. Боюсь, что ничего путного у меня не получится. Все-таки данных слишком мало, чтобы нарисовать какую-нибудь стройную картину. В лучшем случае можно сложить мозаику, в которой не хватает половины, если не больше, частичек. Кроме того, я все больше убеждаюсь, что мы античники очень отстали в смысле общетеоретической, социологической разработки наших проблем». Елена Михайловна бралась за общие проблемы, читала множество книг и поднималась на уровень, решительно возвышавший ее над всеми коллегами. Работая над общими проблемами, она увлеклась структурно-системным анализом. «Наконец, сделала свой доклад о повторяемости в формациях на секторе методологии. Обсуждали два вечера, что меня само по себе обрадовало, т. к. показывает, что “проблема назрела”. Ору было много, однако до взаимного сравнения с животными дело не дошло… Много споров вызвало применение понятий структурного анализа к истории… Одни заявляли, что я это ввела в погоне за модным теперь увлечением структурным анализом, который ничего не дает, а значит, кроме пустых терминов, привычных представлений о базисе и надстройке и т. п. не обогащает. Другие укоряли первых в академическом консерватизме. В общем было занятно. Присутствовавшая на этом бое гладиаторов, представительница «Вопросов Истории» заказала мне на эту тему статью. Попытаюсь ее написать, хотя предвижу синяки я шишки. Но, хотя после печального опыта с дискуссией в ВДИ, я зареклась вылезать со спорными проблемами, видимо, воздержаться от дискуссий я не могу. А то уж очень скучно жить на манной каше исследований о дате перехода римлян через Дунай. Античность или должна выйти на путь проблем, или повеситься вместе с ВДИ. Скверное болото!» Вот такая Елена Михайловна Штаерман.

Во многих ее письмах щедро изложены интересные мысли, которые меня уберегли от многих упрощений и примитивов. Изучение античности она признавала в двух аспектах: в научно-популярном «для посильного развлечения граждан» и как часть социологии. В этом последнем смысле она и предприняла ряд важнейших исследований, общий план которых изложен в письме от 8 октября 1964 года. В ее намерения входило выяснить, что же дает античность для современности, кроме сомнительного удовольствия узнать, что жил некогда Цезарь и был убит Брутом и Кассием». В «Вестнике Древней Истории», в «Вопросах Истории», в «Вопросах Философии» появились отличные статьи Е. М. Штаерман по методологическим проблемам. Но, как известно, структуры и системы очень нас испугали. В письме от 4 января 1972 года Елена Михайловна писала: «В Институте ничего интересного. Намечается конференция по типологии формаций. Был доклад, сугубо предварительный, Жукова. Все выступавшие захлебывались от восторга, а мне было странно, что люди говорят о принципах типологии, ни разу не упомянув слова “система”, не говоря уже обо всех тех многочисленных, под разными углами зрения, исследований, посвященных системам вообще и типологии в частности. Какое-то кустарное конструирование велосипеда». Ее угнетало мелкотемье, копание в чепухе, обсасывание терминов. Об этом она писала с неистощимым сарказмом. Упоминала в этой связи и мою статью о неоплатонизме: «Ваша статья о неоплатонизме в напечатанном