Шрифт:
Закладка:
– А где же близнецы?
– Бепка у своего у каноника, Пепка где – то у старух на последки пропадают.
– Они – то горюют верно?
– Детки? С чего это? Сидят да таращутся. Сначала еще спотыкались. Должно быть сомнительно им было, откуда это вдруг родня объявилась. Ну, а потом как прикормил я их, смеяться стали. Бегают по комнате, играют. Ничего, ребята славные.
По – нашему они живо обучатся. Приезжай к нам через год, от природных рассейских купеческих сорванцев ничем их не отличишь. Боялся, как бы они здесь не почернели. Думал, – эких муринов привезу с собой! Нет, совсем калуцкие, и глаза у них и волосики наши. Тут у них приятель объявился. Нищий Семён. Сманивал я его к нам – нет. У вас, говорит, солнца такого не бывает, и неба здешнего нет, ну, и убирайся к черту. Хотел я ему угол купить, что бы было где помереть ему. А он мне опять – таки по – своему – мой дом вся земля. Куда хочу, туда и иду. Холодно, – мне везде рады, в любой семье отогреют. А тепло, – так лучше моей паперти и места на свете нет. Дорого бы наши столоверы за него дали. Потому, мужик он умственный. Эй, ты, Кукса? Пей сам, чего ты.
Кукс пил кислое вино и морщился. В комнату показалась было Пеппина, но, увидев меня, подалась назад.
– Чего ты спужалась? – заорал на нее Силантий Михайлович. – Видишь, сидят российские люди – входи.
Я заговорил с нею.
– Вам скучно будет без Бепи и Пепы.
– Они приедут в будущее лето… Что же делать. Нельзя мешать детям быть счастливыми. Отец Франческо говорит, что их дядя очень богат. И они станут впоследствии миллионерами. И потом – судьба. Каждый должен принадлежать своему народу. И если он, синьор Silentio, отыскал их, значит его сам св. Николай привел сюда. Хотел своим близнецам вернуть их настоящее отечество. Разве мы могли отнять у них будущность? Разумеется, нет. Мы не для того их выкормили и поставили на ноги…
– Поезжайте и вы с ними в Россию.
– Мы? Как это?
– Вы очень нравитесь синьору Silentio.
– Ну, что ж из этого?
– Выходите за него замуж.
– Я вдова простого рыбака… Слишком привыкла к своему Бари, чтобы какая – нибудь другая сторона понравилась мне. И потом, вы знаете наш обычай. В Апулии вдовы не выходят замуж. У нас говорят, что такому браку ангелы плачут на небе!
– А иначе вы вышли бы за моего соотечественника?
– Отчего же. Он добрый. И при этом отлично ест – значит здоров. С ним должно быть легко…
Я перевел это Силантию Михайловичу. Все засмеялись.
В полдень, в тот же день, я его встретил на улице. Он шел с Бепи и Пепой. Дети справа и слева ухватили его за руки и преважно старались попадать с ним в ногу.
– Видали? – кричал он мне издали. – Семья – с. Как Господь повелел.
– Да!
– Бепку – то я, только домой вернусь, сейчас заместо этой рясы по своему одену. Мальчонка шустрый. Всё болтает. Хоть я его и не понимаю – не унимается. Веселая душа. Ну, а Пепка хозяйка. Сегодня у меня белье было взялась чинить. Со стола прибрала – как следует. Не белорушница… Теперь мы им документы выправляем. А во едину из суббот – айда.
– Домой?
– Да, в Рассею. Пароход отсюда отходит в Корфу, а оттуда округ Грецкого королевства в Царьград. Ну, а в Царьграде я уж бывалый человек. Там и до дому не далеко. Двадцать шесть часов и в Севастополе… Только одна мне с ними забота. Ведь тут их в католицкую веру обернули. Надо дома отца Александра – соборный протоиерей у нас, первый мой приятель – спросить, как бы их опять перемазать в православную, да чтобы крепко было…
– Ведь, ваша сестра крестила их?
– Да.
– Кажется, ничего больше и не надо…
– Давай Бог!
Бепка с Пепкой, держась своего дяди, не сводили с меня глаз. Очевидно, теперь всё им было удивительно и интересно.
LV
На этот раз приятели удержали меня в Бари. Прошло еще две недели, а я всё не мог выбраться отсюда, и когда, наконец, мне удалось распроститься со всеми – наводнения в Северной и Средней Италии почти уничтожили железную дорогу по всему пространству от Фаэнцы до Кастелламаре – Адриатико.
Пришлось невольно подождать еще, пока от Бари не отойдет пароход на Корфу и Патрас – оттуда уже открывался беспрепятственный путь в Россию. Таким образом – я, видевший первый дебют близнецов св. Николая в этом белом городке, сделался свидетелем их прощального бенефиса.
Они с дядей тоже уезжали морем. Моя каюта оказалась рядом – и я на палубе уже застал чуть ли не всё население старых кварталов, окружавших базилику. Капитан и его помощник не знали, что им делать. Кругом всё было наводнено еще невиданными ими крикливыми простоволосыми бабами, рыбаками в красных чулках на голове, рабочими с местных пристаней. Между ними, разумеется, был и старый нищий Симоне. Он приставал ко всем радостно и возбужденно, повторяя: «А что, – разве я не напророчил "моим детям" золотую лодку. Вот она!» – указывал он на лохматого Слеткина… Золотая лодка к неведомому и загадочному счастью.
Но нужно сказать правду – Симоне веселился странно. Смеется, шутит и вдруг слезы на глазах и он отворачивается, чтобы его не видели таким. Я как – то подстерег. «Что с вами?» – «Так. Я уже стар – пожалуй, мне некому будет рассказывать мои небылицы… Кто прибежит на паперть слушать их?»
У Пеппин, Аннунциат, Лючий – глаза распухли и щеки раскраснелись от слез. Даже рыбаки – кажется, какими ветрами не обработало их море, а и то нет – нет да и проведут концом красного чулка по взволнованным лицам. Едва ли не весь причт св. Николая был здесь со своим, дряхлым уже каноником, который только один и повторял меланхолически близнецам: «Дети, во всякой стране, как бы ужасна она ни была, можно оставаться честными людьми!» Очевидно, он Россию считал преддверием ада. И, когда я его спросил об этом – он взял меня за руку и тихонько проговорил: «Impero potente е immenso, freddo terribile» и потом, вздохнув: «poveri polacchi!»[20]. Последнего, правду
