то наметилось, точно он сгустился там. Какое – то странное расплывчатое пятно. Оно определяется. Странные и даже пожалуй страшные фигуры. Люди ли это? Бепи с Пепой выросли в городе и в этот ранний час обыкновенно спали, иначе бы знали, что во мгле размеры увеличиваются и силуэты принимают необычный вид.

– Кто это, Бепи?

Тот дышать боится. Убежать бы – да куда? Что он может сделать своими маленькими ноженками против этой накатывающейся на них грозной силы? Еще минута – две…

– Пепа! – чуть слышно, шепотом обратился к ней мальчик. – Ты знаешь… Ведь это те… дикие…

– Какие? Что живут в лесах с обезьянами?

– Нет… Которые к нам, к св. Николаю, приходят молиться.

Девочка вздрогнула и поползла было, но серая толпа всклокоченных людей в полушубках, горланя и шумя уже наваливалась на них. Бепи вдруг почувствовал прилив отчаянного мужества. Он захватил в обе руки песку и стал над сестренкой, готовясь защищать ее во что бы то ни стало. Что мог сделать, он не давал себе отчета. Всё равно другого оружия, ведь, под руками не оказывалось. Лохматые варвары первое время не обращали на них никакого внимания. Громадные лапищи в лаптях глубоко уходили в песок. Каждый странник невольно горбился под тяжестью сумы. На лицах у всех была забота и усталь. «Дикими» оказались русские паломники, возвращавшиеся из Бари на Бриндизи пешком. Пароход, который должен был взять их, отошел раньше – целую неделю не будет другого, а от Бриндизи отвалит через три дня, они и брели туда, зная, что берегом всюду дойдешь. А тут кстати и дорога стрелой и кто – то пояснил им, что надо держаться ее, никуда не сворачивая, и в конце концов доплетешься до порта. Шли, шли они, да вдруг баба крикнула:

– Батюшки… Мальцы – то. Глянь – ко. Ведь это те самые…

– Какие…

– А что у угодника Божьего, у Николы.

– Они и есть.

– Ишь ты… Плачут… Девонька – то, девонька… Чего ты, несуразная? Кто тебя это?

Но тут Бепи вообразил, что серая «дикая» баба желает обидеть его Пепу, кинулся перед ней и забормотал что – то по – своему. Та протянула было руки взять сестренку, но не тут – то было. Бепи развернулся и прямо в глаза богомолке швырнул горсть песку.

– Ах ты… – чуть не ослепла та. – Ишь… Скажи на милость.

Хорошо, что море было у самых ног, можно было промыть веки.

– Да что, отняли у тебя ее, что ли?

– А ведь малыши как – никак, а заблудившись.

– Нет.

– Чего же они плачут?

– Пужаются.

– Либо есть хотят…

– Должно, что есть…

И та же баба с засыпанными глазами вынула из сумы сухарь ржаной и подала его Бепи.

– На… Христа ради…

Бепи никогда не видел подобной снеди, но по запаху догадался, в чем дело, и так у него заныло и зажаловалось в животе, что он, уже ничего не соображая, вцепился в сухарь белыми острыми зубами… да вовремя вспомнил про Пепу и смутился. Та, ведь, голоднее его и он мальчик. Косясь на хлеб, он подал его сестре. Она было отворотилась, да голод тошнотою приступил к горлу. Хлеб скоро захрустел и у нее на зубах.

– Погоди, братцы, у меня для них фрукта такая есть. Орехи здешние.

И громадный нелепый лохмач вытащил из сумы горсть каштанов. Нарочно купил показать дома, какие орехи растут в святой земле у Николая угодника. А они раньше понадобились. И вдруг, к крайнему удивлению Бепи, эти дикие полузвери, как рисовал их старый Симоне, обернулись чем – то вроде бабушек. Он даже почувствовал к богомольцам безграничное доверие, видя, как они улыбаются ему и смотрят на него. В самом деле, в их глазах, окруженных бесчисленными морщинками, светилось столько доброты и ласки. Совсем бабушки! Только у бабушек таких бород нет. И руки будут понежнее, чем у «русских». А мужики теперь то и дело принимались гладить чистенькие подстриженные головенки детей.

– Как же это ты попала сюда, умница? – добивались они у Пепы.

Та только таращилась. Но старательно брала все, что ей давали: рыбу, яблоко, фигу, и спешно – спешно всё это глотала.

– Как же ты это, от своих отбилась, что ли?

Бепи не понимал, в чем дело. Лохматые люди показывали ему в ту сторону, где был Бари – он утвердительно кивал головой и повторял «Бари, «Бари», – потом вдруг осмелел и давай им рассказывать, как он с сестренкой ушел оттуда в чаянии попасть на золотую лодку и что из этого вышло. Толпа молчала, слушала и ничего не понимала.

– А ведь детки – то и впрямь отбились, – сообразил кто – то.

– Как ягнята от стада. Только овцу собака отыщет.

– А этих как же…

Косой мужичища наклонился и поднял Пепу на руки. Та обвила ему шею ручкой.

– Вот какая… Не гордая.

– Совсем наша. И волосики – то лен чистый.

– И глазыньки… что твои васильки в поле. Как же теперь, братцы? Ужли ж им здесь?

– Ну, вот!

– То – то… Я уж пойду назад с ними. Не пропадать же. Сами, ведь, дороги не найдут.

– Где найтить.

– Так я уж… а вы идите.

– Не, негоже. Миром шли – миром и деток назад поведем. Авось нагоним после.

И вдруг Бепи – очутился на воздухе. Пепа тоже прочно уже помещалась на широком, как скамья, плече.

– Сидите – ерои!

И вся эта толпа, которую Бепи до сих пор считал «дикой», вернулась назад, сопровождая его и сестру в Бари. Дети недолго оставались так. Их опять сморило сном. Пепа, впрочем, первая сомкнула глаза, а Бепи еще крепился, пока, сам не зная как вместо плеча, оказался на руках у лохмача, любовно из – под седых и хмурых бровей глядевшего на сонное личико ребенка. Разумеется, дети не могли понять, что они теперь в среде своего народа, на руках, которые им роднее родного. Может быть потому они так сразу прониклись доверием к этой дикой толпе, размерявшей шаги, чтобы как – нибудь не потревожить «ягнят», отбившихся от стада. И для них нашлись верные псы. Заботливый пастырь – св. Николай вовремя послал таких на помощь близнецам. Так и не просыпались Бепи с Пепой, покоясь русыми головенками на кислой овчине, прикрывавшей горячо любящие груди. Не грезилась ли сироткам такая же, как и эти богомольцы, мать и не летела ли она теперь над молчаливой уже толпою…

XVII

Прошло еще три года. Бепи уже бегал в