школу, а Пепа училась у старухи Аннунциаты… Старуха Аннунциата сама говорила, что у нее голова лопается от обилия всевозможных сведений. Она когда – то была акушеркой. У нее и до сих пор лечатся бабушки. Положим, и болезни у них не хитрые. Более насчет живота. Только он зажалуется, они к Аннунциате – та сейчас зажжет свечу перед статуей Мадонны, пошепчет что – то в угол и даст выпить несколько капель воды св. Николая. В более сложных случаях, если требовалась настоящая медицинская помощь, старуха Аннунциата вытаскивала из сундука бархатный мешок с изображением мертвой головы. В мешке были сотни всевозможных рецептов, когда – либо прописывавшихся настоящими докторами… Анунциата встряхивала по несколько раз и потом предлагала недугующим:

– Помолись…

Та молилась.

– Ну, теперь вынимай.

Больная, трепеща, всовывала туда руку, точно в гнездо змеиное, и живо вытаскивала рецепт.

– Поди в аптеку и закажи. Может быть, тебе Бог и поможет! Только рецепт принеси назад, другим понадобится.

Таким образом случалось, что страдавшие колотьем в боку или ревматизмом принимали средства от мигрени, а от ушибов лечились тамариндом, но тем не менее местный врач не мог выдержать соперничества со старухой Аннунциатой. Раз, когда он поднял вопрос о том, что она неправильно лечит, – весь старый Бари поднялся, как один человек. Чуть было не началось настоящее возмущение.

– Как неправильно? У нее нет ни одного рецепта, не прописанного доктором.

– Да, но она не умеет их применять к случаям. Не знает, что ей выбрать.

– У нее с молитвой. Бог выбирает. Что же, Бог – то меньше тебя знает, что ли?

И посрамленный доктор должен был сложить оружие перед столь победоносной логикой.

Пепа училась, во – первых, азбуке и месяца через четыре одолела ее, а через год начала читать. Потом Аннунциата усадила ее за рукоделье. Девочка плела кружево, шила, делала из соломы веера и шляпки, вязала чулки, – короче, знакомилась с полным курсом женской премудрости, которую полагается знать каждой невесте в Бари, чтобы выйти замуж за хорошего человека. Бепи в это время уж совсем преобразился. На него надели длинную рясу с красным поясом, а на голову большую черную поярковую шляпу, какая полагается молодым семинаристам. И таким образом мальчик стал предметом неописуемого удивления и восторга для Пепы.

– Ты теперь совсем, как священник…

– Когда – нибудь буду.

– А потом кардиналом и на тебя наденут фиолетовое платье. И два дьякона будут перед тобою носить свечи, а мальчик в кружевной рубашке звонить в колокольчик…

– Я тогда возьму тебя к себе.

– Еще бы. К тому времени старуха Аннунциата меня всему научит… И я стану готовить такие кушанья, которые даже самому канонику не снились…

Но, очевидно, близнецам была не судьба осуществить эти мечтания. Св. Николай готовил им иную будущность. Дети, разумеется, ждали всего – только не того, что для них хранилось впереди.

Бепи уже прислуживал в церкви. Он зажигал свечи у алтаря св. Николая, звонил если надо было во время мессы, подавал Евангелие канонику и детским голоском подтягивал, когда каноник с другими священниками пели на хорах. Старое Бари по – прежнему им гордилось и бабушка Пеппина не раз говорила:

– Погоди, придет время, когда я поцелую твою руку, а ты меня благословишь.

Аннунциата та тоже утешалась:

– Никто иной меня не похоронит. Я дождусь, пока тебе выбреют темя и умру. Ты только смотри тогда, не ленись. Сорок дней должен за меня молиться, чтобы черти не утащили мою душу. Сорок дней выдержит она, тогда и они отстанут. Только ведь им, подлецам, и дано сроку.

Один из каноников проходил с ним латынь, другой учил его богослужению, радуясь, что до сих пор в базилике св. Николая еще не один из мальчиков не приседал так грациозно перед святынями, как Бепи, и Бепи сам гордился этим. Он, кажется, в самом деле воображал, что на свете не может быть иного назначения! Но в этот мой приезд сквозь бури и грозы в тихое Бари случилось нечто, совсем изменившее положение обоих близнецов. И случилось вполне сказочно, вроде золотой лодки под парчовым балдахином. Только на сей раз роль золотой лодки сыграл опять – таки человек, принадлежащий к народу, таинственно, но неизбежно связанному с мальчиком.

После тревожной ночи в дороге я крепко заснул, добравшись, наконец, до порядочной комнаты в Albergo Cavour[17]. Помню только последнее впечатление, – в открытую дверь балкона на меня пристально смотрело синее – синее небо. Поэтому мне грезилось весь вечер и всю ночь нечто радостное, нежное, голубое. Я встал, как это удается редко, чувствуя себя здоровым, бодрым. То же небо улыбалось мне – я забыл запереться на ночь и теперь шум и крики с улицы врывались в мою комнату задорно и весело, точно вызывая меня скорее, туда – под солнце, в суетливую толпу южного города. Я было и хотел выйти, да рядом (стенки были тонкие), к крайнему моему удивлению, кто – то заговорил по – русски. Наш в отеле в Бари! Здесь случается простой богомолец, которого как товар валят в подвалы, но из путешественников до сих пор не приходилось встречать никого.

– Слава Тебе, Господи, помолились, теперь пора и делами заняться. Ты бы сбегал, поразнюхал.

– Да уж будьте спокойны, постараюсь.

– То – то. Недаром, ведь. Удастся, я тебе пять катенек[18] за усердие. Владай, черт с тобой.

– В России вы мне обещали десять.

– Ну, и пятью подавишься. В России, чудак человек, – я думал странствие будет, как в книгах описывают. Пустынями и морями. А то на – ко – ся. Сели в купе да в первом классе скрозь все Европы. Какие такие особые труды у тебя были? А то хуже еще, если я возьму уеду, а тебя здесь оставлю.

– А контракт?

– Поди – ка еще посудись отсюда, это раз. А главная причина – я так и объясню: господа судьи, точно что обещал я этому самому Куксе тысячу, но за непочтительность оштрафовал его.

Собеседник его говорил с акцентом.

– И то, ради меня ты чего только не навидался. Ну да ладно. Бог с тобой. Пошутил я. Свои, не бойся, сполна получишь. За мной не пропадет.

– Сказывают тут рядом, тоже наш русский.

– Н – ну!

– Мне внизу объяснил швейцар.

– Вали к нему. Слава Тебе, Господи, хоть душу отвести. Ты думаешь весело мне на тебя смотреть. Какие такие узоры на тебе написаны. И вчера ты, и третьего дня и неделю назад. Это, брат, хоть кого