Шрифт:
Закладка:
Джорджу Бушу прямо в школьном классе докладывают, что какой-то самолет врезался в одну из башен Всемирного торгового центра, он толком не понимает, что случилось, не знает, как отреагировать, тем более что его снимают телекамеры. Изобразив смущенную улыбку, он как ни в чем не бывало продолжает, словно ничего не произошло. Или чтобы сделать вид, как будто ничего, действительно ничего не случилось, попробовать этот вариант, потому как поверить в то невозможное, о чем ему только что доложили, он не в силах; а весь мир в это время уже только и слушает новости о самолете и включает телевизоры, бросается в интернет, предупреждает близких или стоит точно в ступоре, наподобие Джеймса Митчелла, когда тот, вернувшись с пробежки трусцой, включает телевизор на кухне и впивается в экран перед лицом немыслимого; как и Брюс Джессен, как весь мир, в прямом эфире наблюдающий за этим ужасным смятением, – на телеэкранах или прямо там, на месте случившегося.
И вот они, улицы Манхэттена, разрываемые ужасающим выбором: бежать прочь от всех опасностей или ошеломленно смотреть на то, как из башни вываливаются горящие тела, и задавать себе вопрос: как такое вообще могло случиться и что это на самом деле – несчастный случай или террористический акт невиданного размаха, ведь нельзя же нарочно заставить самолет врезаться в башню, такое невозможно на американской земле, на нее же никогда еще не нападали с воздуха; и тут появившийся на горизонте второй самолет летит ко второй башне, и одновременно с его ударом все становится ясно, когда обе башни рушатся. И подозрения эти пока еще не сосредоточены на человеке, о котором большинство даже никогда не слышало, – он сидит, забившись в какую- то дыру в Афганистане, для него уже состоялась основная часть всего, что было запланировано.
Бушу, эвакуированному согласно процедуре, приходится реагировать как можно скорее. Первая мировая держава получила удар в самое сердце и сделает все, чтобы найти виновных, уничтожить этот новый и могущественный вид терроризма, ведущего борьбу без всяких международных правил. Нужно свести его на ноль всеми возможными средствами, так на его месте поступил бы его отец, и вот какой ответ он дает в тот же вечер:
Вид самолетов, врезающихся в здания, пожаров, разрушающихся грандиозных башен наполнил нас неверием, нестерпимой печалью и безмолвной, но непоколебимой яростью. Эти кровавые расправы были спланированы, чтобы погрузить нашу страну в хаос и заставить отступить. Но они провалились. Наша страна сильна. Америка и раньше побеждала своих врагов, так будет и в этот раз. Никто из нас никогда не забудет этого дня, но мы пойдем вперед и вперед, чтобы защитить свободу и все, что есть доброго и справедливого в нашем мире.
Еще через пять дней Дональд Рамсфелд, тогда занимавший должность министра обороны, выразился в беседе с интервьюировавшим его журналистом из NBC проще: теперь Америке придется качнуться на темную сторону, и нет особой разницы, что там, на темной стороне, тут можно предположить все что угодно. Фраза в своем роде загадочная – но только не для Джеймса Митчелла и Брюса Джессена, они-то прекрасно поняли, что им хотели сказать. Может быть, наконец и для них найдется роль в этой игре, соответствующая их способностям: их объединенный опыт психологов и армейских инструкторов может пригодиться для создания настоящей пыточной системы, для оттачивания их техник допроса, и имеет ли значение, что до этого они всего лишь призывали пытать солдат, чтобы подготовить тех на случай попадания в лапы к врагам; ибо внезапно это становится реальным, профессионально уместным. А пока что массмедиа вовсю стараются, тиражируя картинки – рухнувшие башни, падающие тела, развалины, невообразимое, – чтобы попытаться донести: все это здесь, по-настоящему, в действительности.
(3) Сколько пассажиров в тот день изменили свои планы в последний момент и взяли билеты на эти рейсы, скольких человек не должно было быть в тех самолетах? Этот вопрос остается актуальным для каждого несчастного случая с самолетами, чтобы мы поняли: жизнь своенравна и непредсказуема, в этом она всегда верна себе. Но мы не спрашиваем о тех, кто в последний момент выбрал иной путь – пешком, на машине, в метро, в автобусе, – нежели первоначально запланированный; ведь нам известны имена только авиапассажиров, оказавшихся на борту таких самолетов.
(4) У дома моего детства – куча упакованных картонных коробок: они ждут, когда приедет грузовик, мои родители реально разводятся, и вот грядет переезд, мне десять лет. Вещи здесь свалены как попало, судьба некоторых быть выброшенными. Они складываются в картину, которая кажется мне метафорой нестерпимой жестокости. Ощущение хаоса, невыносимой боли. Ничего больше не находится там, где ему предназначено быть. Больше ничего во всем мире, включая и меня тоже.
Во время этого переезда я потерял большинство вещей из детства (тетради, игрушки). Ощущение утраты настигло меня только сейчас, когда я захотел перечитать тексты, перебрать свои вещи, поближе прикоснуться к той части моей жизни, и вдруг – их нет больше, не существует, и этот кусочек меня частично исчез вместе с ними.
(5) Через пятнадцать лет после того, как я покинул дом своего детства, в котором давным-давно живут другие люди, я звоню, напрашиваюсь прийти посмотреть, брожу по комнатам, в них уже нет ничего общего с моей жизнью здесь (моя спальня теперь стала залом для занятий фитнесом). И только на пустом чердаке в углу приютилась картонная коробка, позабытая тут, в ней фотографии моих родителей и других людей из моего детства. Как будто здесь все-таки осталась частичка меня.
(6) Решение Трампа вывести Соединенные Штаты из парижского соглашения по климату не изменило позиции других стран, подписавших соглашение, да и в его стране сотни городов объединились под лозунгом: We are still in[20]. Но его решение вполне способно положить конец колебаниям других, таких как Жаир Болсонару; Трамп словно бы проложил путь, показав пример, и Болсонару последовал ему. Если только Болсонару в этом не двинется
