— Потрясающе! — воскликнул Чезаре. — Сколько у тебя было приключений! Не то, что у меня, а я ведь на год старше. Я только то и делал, что ездил верхом да помогал отцу в конюшнях. А ты даже герцогиню Беллеции встречал — обеих герцогинь. Скучноватая, похоже, была у меня жизнь.

— Сдается мне, что впредь скучать тебе не придется, — хмуро проговорил Лючиано. — Нельзя быть сыном страваганте и жить в одном из оплотов клана ди Кимичи, не подвергаясь при этом опасности.

— До вчерашнего дня я даже не знал, что он страваганте, — сказал Чезаре. — Да и сейчас толком не понимаю, что это такое.

— Точно так же, как и я, — заметила Джорджия. — А ведь предполагается, что я и сама отношусь к ним!

— Это странники между мирами, — сказал Лючиано. — По крайней мере, между миром Джорджии и нашим миром, — Он повернулся к Чезаре, как бы желая подчеркнуть, что с ним у него теперь больше общего, чем с Джорджией. — Странствовать можно в любом направлении, но талисман — средство, помогающее страваганте совершить переход — должен происходить не из того мира, которому принадлежит сам странник.

— Ты говорил, что возвращался в наш мир после того, как… ну, ты понимаешь, — вмешалась Джорджия. — У тебя есть теперь талисман оттуда?

— Да, — ответил Лючиано, но распространяться на эту тему больше не стал.

— Почему, как ты думаешь, выбраны были именно вы двое? — чуть смущенно спросил Чезаре. — Должно быть, в вас было что-то особенное.

Лючиано и Джорджия фыркнули в один голос.

— Только не в моем случае, — сказал Лючиано.

— И не в моем, — присоединилась к нему Джорджия.

— Разве что… — начал Лючиано и тут же смущенно умолк.

— О чем ты? — спросила Джорджия.

— У меня было вдоволь времени, чтобы поразмыслить над этим, — неохотно заговорил Лючиано. — Может быть, подумали, талисман попал ко мне потому, что в моем собственном мире я, так или иначе, был уже приговорен. Я хочу сказать, что, хотя я остался здесь из-за того, что ди Кимичи похитили меня и я не мог вернуться, утратив свой талисман, в своем мире я, наверное, всё равно умер бы. Понимаешь, опухоль уже снова начала разрастаться.

Джорджия кивнула.

— Вот я и думаю, не связано ли это как-то с тем, что я уже умирал. И хотел бы я знать… мне чертовски неловко об этом спрашивать… но вполне ли ты здорова в своем мире?

Глава 6

Самый младший сын

— Ты уверена, что вполне здорова? — спросила Мора, когда за завтраком Джорджия в четвертый раз широко зевнула.

— Со мной всё в порядке, мам. Честное слово! — ответила девочка. — Просто я сегодня не выспалась.

В общем-то, это было чистой правдой. Лючиано предупреждал об этом. «Когда мне случалось странствовать несколько ночей подряд, я всегда возвращался совершенно измученным, — сказал он. — Но я, как бы то ни было, мог оправдываться тем, что тяжело болен.»

Джорджия подумала, что сумела успокоить его — да и саму себя — на этот счет. Она была практически уверена в том, что никакой серьезной болезни у нее нет.

— Может, тебе сегодня стоило бы отказаться от верховой езды? — прикидываясь по-братски озабоченным, сказал Рассел. Джорджия ответила убийственным взглядом.

— Может, это тебе стоило бы не включать так поздно свою так называемую «музыку», — парировала она. — Из-за нее я и не могла уснуть.

— Да перестаньте вы грызться из-за пустяков, — вмешался Ральф, не выносивший никаких перебранок за столом.

Джорджия уже надела свои бриджи и сапожки. Иногда, если очень везло, Ральф или Мора отвозили ее в школу верховой езды, но дорога туда была не близкой, и, поскольку девочку надо было потом подождать, всё вместе отнимало у них целое утро. Чаще всего ей, как и сегодня, приходилось ехать в метро почти до самого конца линии да еще и тащить с собой хлыст и жесткую шляпу наездницы.

Поскольку скрыть эти предметы довольно затруднительно, всегда находились шутники, интересовавшиеся: «А где же лошадь?» и взахлеб смеявшиеся собственной шутке. Сегодня Джорджия едва замечала подобных шутников, хотя по привычке вела им счет.

— Всего трое, — пробормотала она, садясь в автобус, шедший от станции метро до конюшен. — Должно быть, теряю форму.

Привычный запах конюшен заставил ее немедленно вернуться мыслями к Реморе, где лошадей едва не обожествляли, даже если они не были крылатыми. Большую часть прошлой ночи — или предшествующего ей дня, если пользоваться временем Талии — она провела, беседуя с Люсьеном и Чезаре о ди Кимичи, Беллеции, Странниках и магии. Теперь она не могла дождаться, когда вновь вернется туда и побольше узнает о Скачках, владевших, кажется, умами всех горожан. И конечно же, снова увидит Люсьена.

Разговор их закончился тем, что Люсьен посоветовал ей не странствовать каждую ночь, иначе она страшно переутомится. Помимо того, он предупредил, что ворота, ведущие из ее мира, заведомо неустойчивы. Он сам, Детридж и таинственный Родольфо, явно величайший герой в глазах Люсьена, работали над повышением их устойчивости, но всё равно могло случиться, что, даже пропустив неделю, она обнаружит, что в Талии прошел всего лишь день.

Но хватит ли у нее сил упустить хоть один шанс вновь увидеться с ним? Здравый смысл подсказывал, что надежд сблизиться с Люсьеном у нее не больше, чем если бы он действительно умер. Собственно говоря, если речь идет о ее мире, то он и впрямь умер. И даже если бы она перенеслась в Талию и осталась там навсегда — а об этом, разумеется, нечего было и думать — вряд ли она когда-нибудь смогла бы стать ему больше, чем добрым другом. От воспоминания о том, какое у Люсьена было лицо, когда он говорил о юной герцогине Беллеции, Джорджии вновь стало невыносимо грустно.

Герцогиню, если Джорджия правильно запомнила, звали Арианной, и с ее рождением — она была дочерью предшествующей герцогини и Родольфо — связана была какая-то тайна. Люсьен стал другом Арианны задолго до того, как она узнала о своем происхождении. Тогда