Ринальдо полагал, что он это понимает. Этот презренный шпион имел зуб против него. Красавица, с которой Энрико был помолвлен, исчезла, и он вбил себе в голову, что его бывшему хозяину кое-что известно об этом. Ринальдо лишь однажды встречался с этой девушкой и знать не знал о ее судьбе, не имевшей в действительности ничего общего с тем, что подозревал Энрико. На женщин — хоть красивых, хоть безобразных — у посла времени не оставалось. Они были для него совершенно чуждыми созданиями. Все, исключая, быть может, сестер и кузин. И уж меньше всего ему хотелось, чтобы Энрико затаил на него злобу. Он мог представлять для Ринальдо немалую опасность — и не только чисто физическую.

— Отлично, просто отлично! — достаточно неопределенно ответил Ринальдо. — Дай мне знать, если что-то понадобится.

Он вывел Бачо из стойла, провожаемый невеселым взглядом карих глаз Энрико,

— С чего мне начать? — спросил Лючиано. Оставив решивших побеседовать наедине Паоло и доктора Детриджа, молодежь — он сам, Чезаре и Джорджия — миновала ворота Овна и направилась по ведущей на запад от городских стен дороге. Их отослали, дав наказ провести день, делясь имеющимися у каждого из них сведениями, а заодно рассказывая Джорджии о Реморе и ее обычаях.

— Ну, прежде всего, как ты попал сюда? — спросила Джорджия. Они сидели на невысокой ограде расположенной рядом с городскими стенами фермы.

— Если сегодня, то приехал в коляске, — улыбнулся Лючиано. — Подозреваю, однако, что это не то, что ты хочешь узнать. Сюда я прибыл из Беллеции, того города, куда я в мае прошлого года был впервые переброшен из нашего мира. — Его улыбка угасла. — Теперь я живу там — этот город стал для меня родным.

Несколько мгновений все трое молчали. Чезаре почти с благоговением смотрел на юношу, который был на год моложе, чем он, но успел повидать столько чудес. Лючиано был Странником, страваганте, а ведь Чезаре до сих пор даже не понимал толком, что это, собственно, означает. Чезаре знал уже, что Лючиано — ученик синьора Родольфо, самого выдающегося страваганте всей Талии, и что он живет в Беллеции вместе с доктором Кринаморте, основателем Братства. А теперь оказалось, что он не только пришелец из другого мира, но и друг персонального, так сказать, страваганте Чезаре, этой таинственной девочки с мальчишеской стрижкой и без тени.

— В нашем мире нет ничего, подобного Беллеции, — заговорил, наконец, снова Лючиано. — Она похожа на Венецию — только всё то, что в Венеции из золота, в Беллеции из серебра. Здесь, видишь ли, золото не очень ценится, самым драгоценным металлом считается серебро. В Беллецию приезжают люди со всего мира — не только тальянцы, чтобы полюбоваться ее сказочной красотой. И, попав туда, я сразу же почувствовал себя здоровым. У меня отросли волосы, я стал таким же, каким был до того, как заболел раком. — Он умолк, перевел дыхание, а затем снова вернулся к своей истории. — Невозможно рассказать всё за один раз. Я провел не один месяц, обучаясь у Родольфо — это замечательный человек, настоящий волшебник и мудрец. Он обучил меня всему, что должен знать Странник. Между прочим, он ожидал моего прибытия, потому что сам доставил мой талисман в наш мир.

— А что у тебя был за талисман? — с любопытством спросила Джорджия.

Выражение боли промелькнуло на лице юноши. Джорджия видела сейчас, что этот новый Лючиано не совсем тот Люсьен, которого она помнила. Он выглядел старше, и пережитое словно бы оставило на нем свои шрамы. Он сказал, что полностью выздоровел в Талии, но, тем не менее, казался человеком, который перенес тяжелую болезнь и исцелился от нее телом, но всё еще не душой.

— Это была изготовленная в Беллеции тетрадь, — сказал Лючиано. — Больше я не могу ею пользоваться. — Он встал и начал прохаживаться вдоль стенки. — Как видишь, я теперь отбрасываю тень. Я остался страваганте, но страваганте этого мира. В нашем мире я побывал несколько раз, но это очень тяжело для меня.

— Из-за того, чем закончилась в нашем мире твоя болезнь? — спросила Джорджия, сразу же почувствовав себя глупой и бестактной. Тем не менее, она должна была это знать.

— Да, — ответил Лючиано. — Как ты знаешь, в нашем мире, который теперь перестал быть моим, я умер.

Чезаре потрясенно смотрел на него. Хотя он уже слышал от Лючиано, что тот мертв в своем прежнем мире, поверить в это он всё еще не мог.

— То же случилось и с доктором Детриджем? — стремясь рассеять возникшую неловкость, поспешила спросить Джорджия.

— Более или менее, — сказал Лючиано. — Он перенесся в Беллону, его город в Талии, чтобы избежать смертной казни, грозившей ему в Англии. А потом он обнаружил, что у него появилась тень, и понял, что, должно быть, умер в своем прежнем мире.

— А почему тебе показалось, что доктор говорит как-то странно? — спросил Чезаре у Джорджии. — По-моему, так вполне нормально.

— Для нас его язык звучит очень старомодно, — ответила Джорджия.

Она взглянула на Лючиано, надеясь получить какое-то объяснение, но тот только пожал плечами.

— Мы тоже, по-твоему, говорим вполне нормально? — спросил он, обращаясь к Чезаре. — А ведь мы не знаем ни тальянского, ни итальянского языков. Тем не менее, мы с вами прекрасно понимаем друг друга.

Джорджия решила сменить направление разговора.

— А чем ты занимался в Беллеции, помимо изучения стравагации?

— Сначала герцогиня избрала для меня профессию мандольера — это что-то вроде гондольера в нашей Венеции, но потом Родольфо избавил меня от этого, и я стал фейерверкером. Я бывал на разных островах, нырял в каналы, сражался с убийцей, получил кучу серебра, скрывался от ареста, напился пьяным, был похищен, помог новой герцогине оказаться избранной, танцевал с нею на карнавале…

Выражение лица Лючиано вновь изменилось, и Джорджия почувствовала, что у нее сжалось сердце.

— Сколько новой герцогине лет? — спросила она.

— Примерно моего возраста. На месяц или два старше.

Произнесено это было уж слишком небрежным тоном, сразу же отметила Джорджия. Тем самым тоном, каким она, приходя на уроки музыки, спрашивала