К реальности, больше похожей на фантастику, «подельника» привычно вернул Двуреченский. Губернский секретарь явно уже обсудил назначение Ратманова с начальством. Поэтому долго вводить в курс дела никого не пришлось. Да и сам Кошко вряд ли планировал тратить много своего драгоценного времени на какого-то бандита. Хотел лишь рассмотреть того получше, вероятно – в течение тех самых минут, которые и выпали из памяти попаданца. А единственное, что хорошо запомнил Георгий, – окончание встречи.

– Ну что же, не возражаю, приступайте. – Кошко протянул бывшему налетчику руку. – Передаю вас на поруки Викентию Саввичу, отвечает, как водится, головой. Ну а вам не советую шутить с управлением шутки, даже если голова Викентия Саввича и не представляет для вас той ценности, что для нас.

Шутка Георгию понравилась. Пожимая руку Кошко, он тоже решил не упасть лицом в грязь на почве юмора.

– Боюсь, за голову Викентия Саввича мои бывшие «коллеги» дадут много больше!

Старшие сыщики не без удивления переглянулись, а Ратманов понял, что сказанул лишнего. Но назад дороги не было. Пришлось импровизировать:

– Хотя кто бы говорил… Моя собственная голова наверняка поднялась в цене не меньше на фоне всех последних событий!

Эффект от второй шутки был ненамного лучше, чем от первой. Начальники снова переглянулись. А Ратманов понял, что это не его день. Фиаско было налицо. А чуть позже отразилось и на багровой от гнева физиономии Двуреченского, лишь только «подельники» вышли за дверь кабинета.

– Ты что творишь? Я ж тебе сказал стоять и молчать, говорить буду я! – губернский секретарь был вне себя.

– Пардон, Викентий Саввич, вырвалось…

– Я за такое «вырвалось»…

– Не надо, Викентий Саввич, я все понял. Лучше объясни мне мою новую роль в структуре вашей… нашей… то есть старой полиции.

– Роль… – Двуреченский все еще дулся и не мог собрать мысли в кучу. – Роль как роль. Официально – вольнонаемный агент сыскного отделения второго разряда, но по факту – мой первый помощник, выполняющий любые мои поручения.

– А какой разряд выше, второй или первый?

– Первый. Но его сначала надо заслужить. Начнешь с низов, как все. Это в том числе и для того, чтобы не вызывать подозрений.

– А зарплата, то есть жалованье, довольствие, официальное оформление? Этот… как его… социальный пакет?

– Все будет, – пробурчал начальник. – Зайди к Стеше, она оформит.

– Какой Стеше?

– Стефании Марковне, в первой комнате сидит, мимо не пройдешь.

– А там расписываться везде надо, да?

– А как же? Ты что, писать не умеешь?

– Ну по-вашему, дореволюционному, с ятями да ерами, не очень…

– Тише! – Двуреченский осадил экс-капитана. – Ты ври, да не завирайся. Нас и окружающие могут слышать. Еры как еры, приставляешь ко всем словам, оканчивающимся на согласную, да и все. Хочешь, зайди ко мне в кабинет, потренируйся…

Последнее предложение губернского секретаря отчего-то насмешило. Но Ратман воспринял его неожиданно серьезно.

– А вот и зайду!

– А вот и зайди.

Ять, фита, ижица, и десятеричное, а также ер. Ратманов исписал дореволюционными каракулями уже несколько листов мягкой и шершавой бумаги – сейчас такую даже не делают. Запачкал чернилами стол, а также вымарался сам и погнул несколько перьев, точно ребенок, которого чиновник полицейского управления вынужденно привел на службу, ибо дома с бутузом некому было посидеть.

Сам Двуреченский смотрел на Ратманова как на идиота. Будто до этой минуты по-прежнему не верил, что перед ним посланник из будущего и потомок людей, переживших реформу русской орфографии 1918 года. Последняя как раз и лишила нас многих прежних букв и заодно шарма, присущего, к примеру, письмам Толстого или запискам Достоевского.

– Господи, как вы вообще жили с таким алфавитом! – воскликнул в сердцах попаданец.

– Прекрасно жили.

– Есть же нормальные буквы: е, фэ, и, а не это вот все.

– Слушай, не нравится что-то – отправляйся к своим и пиши, как захочется!

– Да я бы и рад! Только о том и мечтаю! Да кто ж меня туда теперь отправит?

– Головой думать надо было, прежде чем на такую работу соглашаться…

– Такую – это какую? В СэПэВэВэ?

– В СэПэВэВэ, – почти передразнил Двуреченский, он все еще был немного на взводе.

– Не устройся я туда на работу, не было бы сейчас в твоем подчинении дельного агента. Не говоря о том, что и тебя самого уже не было бы.

– Только не приписывай себе все заслуги-то. Если б не я, тебя бы сейчас и самого не было. Кто тебя вылечил, на ноги поставил после последнего инцидента, да еще и от уголовного преследования отмазал, предложив работу мечты в полицейском управлении?

– Слово-то какое современное – «отмазал».

– С кем поведешься, от того и наберешься!

– Ну да, ну да… Ять!

– Чего опять ругаешься?

– Да не ругаюсь я, это буква такая! Двуреченский осклабился.

– А что вместо ера в слове «адъютант» писать? – Георгий схватился за голову.

– Так и пиши ер.

– Так ер же ПОСЛЕ слова?! – Ратманов бросил перо и откинулся на спинку стула.

– И после, и здесь, как разделительный знак. Давай заканчивай уже. Стеша примет тебя потом. И мне домой надо.

– А вот это мысль, – Георгий вновь оживился. – Значит, домой?

Двуреченский странно посмотрел на нового подчиненного:

– Уж не ко мне ли?

– Ну а куда еще, ведь теперь мы – банда!

– Что?!

– Подельники… времени, подельники века, так сказать.

– А ты фантазер.

– Ага. И вот еще что я тебе скажу. Перед уходом, когда в управлении почти никого не осталось, самое время поискать в этом кабинете еще одного человека…

– Прекращай говорить загадками.

– С кем поведешься… Ну да ладно… Вот тебе отгадка. Когда-то в твоем теле квартировал Корнилов Игорь Иванович, подполковник ФСБ в отставке… И как опытный сыщик, ты не можешь не понимать, что после себя он не мог не оставить хотя бы каких-то следов, хотя бы мало-мальских зацепок.

– Если, как ты говоришь, он был таким первоклассным профессионалом и отвечал за операции по поиску и отправке домой заблудившихся во времени, то и следов мог не оставить.

– А вот это мы и проверим! Тебе же нечего скрывать, да?..

С этими словами попаданец подбежал к чиновничьему секретеру с книгами, статуэтками из служебных командировок и тому подобным. Обернулся и многозначительно посмотрел на Двуреченского.

– Вообще-то почти каждая бумага в этом кабинете не для прочтения посторонними, – проворчал губернский секретарь.

– Если у тебя от меня секреты, я немедленно покину этот кабинет!

Подумав, чиновник для поручений не стал возражать. А чуть позже и сам присоединился к поискам. Лишь изредка забирая из рук Ратманова отдельные легко бьющиеся вещи или донесения особой государственной важности. Вместе они осмотрели каждый шкаф, или по-тогдашнему – шкап, каждый ящик, каждую полку. Но ничего подозрительного так и не обнаружили. Георгий лишь морщился, глядя на исписанные дореволюционными каракулями листы. Вчитываться в такое – хуже, чем знакомиться с полными условиями современных банковских вкладов, теми, что набраны мелким шрифтом.

В