Шрифт:
Закладка:
Ну и все.
Черноволосое солнышко с невинным взглядом ребенка сдала служителям закона мужа-чудовище, как только узнала о его злодеяниях. Конечно, все деньги к тому времени она перекачает на свои счета, подсовывая мне бутылку или что покрепче. Она и сейчас уже это делает. Заранее готовит аэродром для посадки своего самолета, в котором мне нет места…
– Будешь?
В бокал льется яд цвета янтаря, пахнущий шоколадом и безысходностью.
В один бокал.
Для меня.
Себе она не наливает – у нее фигура, диета, цвет кожи и далеко идущие планы, прозрачные и понятные, как второй бокал, оставшийся стоять пустым на столе…
– Буду…
Не налила – не стал бы.
Но когда забвение плещется перед твоими глазами, манит янтарной полупрозрачностью, тревожит сладким запахом, обещающим облегчение от мыслей, устоять трудно.
Я знаю: этот жидкий огонь обманчив.
Он не сожжет черное небо, давящее на голову.
Он как анестезия – очень временная, очень короткая, которая быстро пройдет.
И тогда станет еще хуже…
Хуже настолько, что придется вновь окунуться в прошлое, из трясины которого я выплыл с таким трудом. Грязное, мерзкое, воняющее похмельной блевотиной и отвращением к самому себе…
Что может быть хуже для мужика, чем испытывать презрение к своей персоне? И понимать, что оно тоже лечится анестезией, разрушающей сердце, печень и душу.
Только гораздо бо́льшими ее дозами…
Но – плевать.
Потому что пора признаться самому себе – жизнь закончилась. И дело даже не в наказании тюремным заключением. Дело в том, что я сам никогда не смогу простить себя за то, что сделал…
Но почему не смогу?
Пустой бокал выпал из моих пальцев, осколки стекла, похожие на замороженные слезы, брызнули во все стороны.
Внезапно, как удар молнии в мозг, пришло понимание: я люблю Вику.
Всегда любил.
Как только увидел в первый раз.
Просто не смог ей простить добра, которое она сделала для меня.
Не смог смириться с тем, что она лучше меня, принять то, что я ее не достоин.
И тогда родилась ненависть, затмившая любовь, затолкавшая ее глубоко в темный чулан моей грязной души, отмыть которую Вика тщетно пыталась все время, пока мы с ней были вместе…
И вот сейчас, когда я знаю, что Вики больше нет, ненависть исчезла.
И пришло осознание, кого я потерял…
Ту, что искренне любила меня…
Ту, кого я любил столь же безоглядно, но, позволив себе сделать хрестоматийный короткий шаг от любви к ненависти, убил и наши отношения, и ту, что могла бы стать смыслом всей моей жизни…
– Выпей. Станет легче.
Вновь к моим губам тянется полный бокал, который я беру и опрокидываю в себя как воду. С гораздо большим удовольствием я бы выпил настоящий яд, разом прекративший все мои мучения…
– Нам обоим нужно развеяться, иначе мы сойдем с ума в этом номере. – Голос Зои, принявшей какое-то решение, всегда становится очень убедительным. – Тут неподалеку есть мексиканский ресторан с живой музыкой, в котором мы не были. На ресепшене его рекомендовали. Поехали. Это необходимо нам обоим.
Мне все равно.
Мне ничего не нужно – так человеку, оглушенному молнией, наплевать на весь мир, суетящийся вокруг него. Но если я не пойду, Зои уйдет одна, и остаться наедине со своими мыслями – попросту страшно…
Что ж, на ресепшене не обманули.
Ресторанчик оказался маленьким и тесным, блюда по-мексикански острыми, музыка традиционно навязчивой.
Но это и правда было то, что нам нужно.
В комфорте негативные мысли и поганое настроение имеют свойство разрастаться, как плесень в сырости. Когда же сидишь на неудобной лавке, во рту бушует пламя от чимичанги, а уши закладывает от визгливых песнопений мариачи в сопровождении скрипок, гитар и духовых инструментов, становится немного легче…
Моего знания испанского хватило, чтобы понять, о чем поют парни в широкополых шляпах.
«Женщина любит слушать тебя, если ты вдел ей в уши золотые серьги. Ее тело любит тебя, если ты одел его в красивое платье. Ее глаза любят тебя, если ты красив и хорошо одет. Будь богатым и успешным, сделай свою женщину счастливой».
В общем, ничего нового. Думаю, на эти темы пели еще первобытные люди, типа «если у тебя нет большой пещеры, красивых шкур и уважения племени, даже не пытайся найти себе красивую самочку – все равно ничего не выйдет».
Я даже усмехнулся собственным мыслям, впервые за несколько дней, – но тут у меня в кармане зазвонил телефон. Интересно, кому я понадобился?
Номер был незнакомым. Что ж, как раз сейчас у меня было такое настроение, что я не прочь поболтать даже с незнакомцем.
– Да, слушаю.
Но не судьба, звонок прервался. Ну и дьявол с ним.
Я сунул телефон обратно, однако тут зазвонило в сумочке Зои.
Она так быстро и энергично схватила ее, что чуть не опрокинула столик. Ее бесстрастное лицо за несколько мгновений сменило гамму эмоций – от бесстрастного до крайне возбужденного.
– Слушаю! Говорите!
Ее голос звенел нетерпением… только вот, видимо, она услышала не то, что ожидала.
На ее лице отразилось глубочайшее удивление, словно она увидела снежного человека, – и тут же ее глаза заблестели адреналином, как у охотника, увидевшего долгожданную добычу:
– Вика? Ты?! Где ты?! Что с тобой?!
По всей видимости, ответа не последовало, так как азарт охотника в глазах Зои мгновенно сменился яростью. Мне показалось, что она сейчас разобьет телефон об пол. Но, скрипнув зубами, Зои с трудом подавила в себе вулкан эмоций, рвущихся наружу.
А мне вдруг стало спокойно и легко.
Вика жива! Это значит, что в моей жизни ничего не изменилось. Да, я оплатил ее убийство, однако у киллеров ничего не вышло. Молодец девочка!
Меня душил счастливый смех, и я дал ему волю. Напряжению этих дней требовался выход, и я хохотал, не обращая внимания на удивленные взгляды мариачи, официантов и посетителей ресторанчика, – и не мог остановиться.
Вика жива!
Дьявол с ними, с деньгами, ушедшими неизвестно кому! Можно считать, я купил на них свою прежнюю жизнь, и это самая лучшая сделка в моей жизни!
И лишь когда водопад истерического хохота иссяк, я обратил внимание на Зои. Она лихорадочно что-то писала в своем телефоне…
– Кому ты пишешь?
Она не ответила.
– Я спрашиваю, кому ты пишешь?!
– Неважно, милый, – резко бросила она, отрываясь от телефона. – Уже всё.
– Что всё?
– Какое тебе дело? – улыбнулась Зои. – Пей, ешь, веселись. Мы же за этим сюда пришли.
В моей груди, словно медведь в берлоге, заворочалась глухая ярость.
– А ты не слишком много берешь на себя, девочка?
Глаза Зои прищурились, рот приоткрылся. За полными, сочными, алыми губами сверкнули белоснежные зубы.
– Нет, милый. Я взяла на себя лишь контроль над нашим с тобой счастьем. Так что позволь мне довести дело до конца.
Глава 14. Иван
Вика напоминала мне брошенного котенка, которого каждый в мире, окружавшем ее, норовил обидеть.
А однажды решил убить.
Избавиться от существа, раздражающего самим фактом своего существования.
Некоторые принимают это как данность: каждый день в мире убивают много бездомных котят и беззащитных людей.
