Шрифт:
Закладка:
Я прожил много жизней на нескольких десятках островов. Честно говоря, на первый взгляд в них не было никакого смысла. Зачастую магические миры были реальными местами, построенными из ярких воспоминаний людей, которых Лето знал в своей жизни. Он не говорил, откуда у него эти воспоминания, хотя я не раз его об этом спрашивал. Эти острова отличались от первого, потому что я не мог управлять телом и разумом, которым наделял меня Лето. Я чувствовал и видел всё то же, что и тот или иной человек, но сам находился там всего лишь за компанию.
Я прожил жизнь ткача, каменщика, охотника, политического советника четвёртого короля Витарэй и повитухи по имени Тресса[66]. Восемь лет я прожил как Рогет, старик из дома престарелых в Таринее. У меня не было семьи и друзей. Я не был нужен никому на свете. Мне хотелось увидеть мир, но я едва мог выходить на улицу, да и то лишь при помощи других людей. Поэтому почти каждый день я наблюдал за птицами, учился рисовать дрожащей рукой, смотрел на проходящих за моим окном счастливых прохожих, дремал, беседовал с Сульдой, моложавой медсестрой, которая подстригала мне бороду, и ждал смерти.
И наконец я действительно умер. Я попытался забраться на маленький столик в комнате, чтобы получше разглядеть белую птицу, которая свила гнездо на дереве, и у меня не выдержало сердце. Было очень больно, и я испугался. К тому времени я почти забыл, что на самом деле я не Рогет и что смерть означает не смерть, а пробуждение на песке.
Как всегда после испытания, я пробудился на песке, и Лето выбрался из своего золотого моря души и молча похлопал меня по плечу. Так он всегда успокаивал меня после особенно тяжёлой или гнетущей жизни, предоставляя мне в одиночестве поразмыслить над призраками прошлого опыта.
Я прожил жизнь доктора Харкольда Гения, хирурга-мага, который родился на четыреста лет раньше Саймона Фейтера. Я нашёл лекарство от имфасакты[67], смертельной болезни на планете Хешдон. Я спас множество жизней, включая человека, у которого было семеро детей. Я никогда не забуду, как его жена обняла меня и какая благодарность была написана на её лице. Я поставил неверный диагноз женщине с укусом и стал причиной смерти её ещё не родившегося ребёнка. Я никогда не забуду её взгляд.
За четырнадцать лет я стал отцом четырёх детей. Иногда я по-прежнему повторяю их имена, когда мне надо вспомнить о чём-нибудь хорошем. Я знаю, что они не мои дети. Точнее, не совсем мои[68]. Но они могли бы ими быть.
Мои воспоминания очень яркие. Старший Талн, три года. Изо всех сил тянет меня за уши, уверенный, что мой слишком большой живот – признак вздутия, и он может вылечить меня через слуховой клапан, как мы всегда поступали с газовыми лягушками во время наших вечерних прогулок.
Четырёхлетний Талн, похлопывающий меня по щекам, пока я укладываю его спать, и произносящий самые добрые слова на свете: «Я люблю тебя, жёнушка». Наверное, он видел, как нежно я относился к его матери, и решил, что назвать меня так будет наивысшей формой выражения любви.
Талн, семнадцать лет. Его имя на письме из Особого отряда Королевской федерации.
«Уважаемый сэр,
Мы с прискорбием сообщаем вам, что ваш сын, третий лейтенант Талн Раулсон, был убит в битве при Форлейке на Хайтсодон-17, 1071. Он был посмертно награждён Орденом Лир за храбрость перед лицом смерти. Выражаем вам глубочайшее сожаление и искренние соболезнования. Их разделяет всё человечество».
Через мгновение после прочтения этого письма я пробудился на песке со слезами на глазах. Лето зевнул и очнулся от ступора[69], в который успел впасть за время моего долгого отсутствия. Он схватил меня за плечо и поднял на ноги.
– Душа может умереть тысячу раз и по-прежнему жить, если в ней была любовь.
Я не был уверен, что он хотел этим сказать, но не забыл его слова.
И так продолжалось тысячу лет.
Я думал, моё обучение будет проще. Лето заявил: «Неважно, сколько силы получает человек, если его добродетель и человечность не возрастают вместе с ней». Возможно, Лето хотел сделать из меня не просто умелого волшебника, но и мудрого, доброго человека.
Честолюбивое стремление, верно?
Глава 14
На что мы способны ради друзей
«Одна роза может быть моим садом, один друг – моим миром».
Лео Бускалья[70].Дрейк повернулся на голос и увидел, что Саймон сидит на старом вращающемся табурете.
– САЙМОН? ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?
– На самом деле меня здесь нет[71].
Как только Саймон заговорил, Дрейк понял, что перед ним лишь призрак. То, что он принял за Саймона, состояло из пыли и ветра, которые кружились и оживлялись при помощи неведомой силы.
– Как ты это делаешь?
– Это действительно ты, Саймон? – спросил Аттикус. Он подошёл поближе и принялся рассматривать призрак.
– Да.
– Докажи.
В мозгу Дрейка вспыхнула молния, и он увидел, как они с Саймоном разговаривают. Это произошло, когда они ночью лежали в своих койках на борту «Каллиопы».
– Знаешь, – сказал Дрейк, – я рад, что завтра с тенью предстоит сражаться тебе, а не мне.
– Я тоже, – отозвался Саймон. – Так она будет в большей безопасности.
Дрейк натужно рассмеялся, но я видел, что он по-прежнему обеспокоен.
– Ты ведь не думаешь… – начал он. – Я хочу сказать, плащ ведь тебя спасёт? Тебе повезёт, и с тобой всё будет в порядке, как и всегда.
На лице Саймона появилось беспокойство, но он тут же улыбнулся.
– Конечно, – уверенно ответил он. – На самом деле я бы хотел попросить тебя об услуге. Это мне очень поможет.
Снова вспыхнул свет, и видение исчезло. Это был разговор между Дрейком и Саймоном. Больше никто о нём не знал.
– Это он, – уверенно сказал Дрейк.
– Мы знаем, – сказал Финниган, потирая голову. – Он проделал это с каждым из нас.
– Как я уже говорил, прежде чем вы так грубо меня перебили, – продолжал Саймон, – я хочу, чтобы ты это выпил, Дрейк. Мне нужна помощь всех вас, но именно ты, Дрейк, решишь исход дела, и, когда ты будешь сражаться с Роном, тебе понадобится чёрная магия, которая заключена в этом веществе. Просто выпей. С тобой всё будет в порядке… некоторое время. Не заключай никаких соглашений с джиннами, просто выпей. Я бы хотел сказать, что оно не причинит тебе вреда, но… – Лицо Саймона стало
